не было возможности подсыпать Трейси снотворное. Она приходит ко мне в комнату каждые три часа, чтобы принести ребенка на кормление. Иногда она обрабатывает мою рану и меняет повязку на животе. Я не понимаю, зачем она это делает. Она все равно планирует меня убить. Еще раз в день она приносит мне несколько ломтиков хлеба с водянистым супом.
Я ослабела и отчаянно нуждаюсь в еде, но когда попросила еще, она забрала последний кусок хлеба, который у меня оставался. По крайней мере, у меня есть вода. Хоть мне по-прежнему больно, мне стало легче передвигаться по комнате, ходить в ванную, попить или в туалет.
Я продолжаю надеяться, что скоро у меня появится шанс избавиться от Трейси. От одного ее вида меня тошнит. Она даже не позволяет мне смотреть в лицо дочери во время кормления грудью. Вчера вечером я попыталась поцеловать головку моего ребенка, но сильная пощечина заставила меня пожалеть об этом.
— Не смей целовать моего ребенка, — кричала она. — Ты всего лишь суррогатная мать.
Единственное, что меня утешает, это то, что я хотя бы вижу своего ребенка. На данный момент этого достаточно.
Я смотрю на часы. Сейчас девять утра. Прошло четыре часа с тех пор, как она приносила мне ребенка.
Меня злит, что я не могу держать ее при себе, защищать ее. Я скучаю по ее большим голубым глазам, которые так напоминают мне глаза Джареда.
Наконец, я слышу крик моей маленькой девочки, прежде чем открывается дверь. Мне до боли хочется снова подержать ее в своих руках. Мне приятно обнимать ее, зная, что я не одинока. Ее присутствие напоминает мне, что нужно составить план. Я должна добиться успеха в том, что решу предпринять, чтобы не подвергать опасности ее жизнь. Я не дала ей имя. Просто я еще не решила, как ее назову. Я выберу имя, когда мое сердце освободится от тьмы. Или я боюсь дать ей имя, потому что боюсь потерять ее?
Дверь открывается, входит Трейси с малышкой на руках. На этот раз она не приносит ее мне. Вместо этого она садится в кресло. Ее взгляд не отрывается от меня, пока она расстегивает свою рубашку — точнее, мою рубашку.
У меня перехватывает дыхание. Не может же она сделать то, что я думаю.
— Позволь мне покормить ее, ― прошу я.
— Я сама.
В ее глазах светится злоба.
— Но ты не можешь…
— Я могу. Я ее мать.
Она раскачивается взад и вперед, глядя на моего ребенка.
Я с отвращением качаю головой. Думаю, ее действия не должны меня удивлять. У нее явно есть какие-то психические проблемы. Почему она думает, что сможет кормить моего ребенка, если она его не рожала?
— Ну же, позволь мне это сделать.
Я складываю руки в умоляющем жесте.
— Я сказала, что сделаю это сама, ― произносит она громким шепотом.
Ребенок сначала сопротивляется, затем успокаивается. Но так как молока там нет, малышка начинает вертеться и кричать, отказываясь от груди.
Трейси готова метать молнии. Она прикладывает ребенка к другой груди, будто это что-то изменит. Происходит то же самое. Она только еще больше расстраивает ребенка.
— Принеси ее мне, пожалуйста. — Поднимаю руки. — Она голодна.
Трейси молча встает и застегивает рубашку одной рукой. С красным лицом, она бросает ребенка мне на колени, затем отворачивается.
Я быстро расстегиваю пуговицы кремовой пижамы. Вчера вечером, после того как она сменила мне повязку, я попросила у нее пару пижам. И была удивлена, когда она дала их мне.
Моя малышка сразу же хватает грудь и начинает сосать, держась за меня пухлыми ручками.
Трейси поворачивается, положив руки на бедра, ее взгляд обжигает.
— Завтра я еще раз попробую дать ей бутылочку.
Мы обе замираем, услышав звук, доносящийся снизу.
— В моем доме кто-то еще? ― спрашиваю я, не подумав. — Кто тебе помогает?
— Не твое дело.
Она скрещивает руки на груди.
Внутри меня возникает разочарование. Если кто-то помогает Трейси держать нас в заложниках, сбежать будет труднее. Как я смогу пройти мимо двух человек? Может быть, это Рут? Это она позвонила ей.
Мой взгляд непроизвольно перемещается на голову ребенка. Когда я осознаю свою ошибку, ладонь Трейси соприкасается с моей щекой. Я сразу же отдергиваю голову. Я не повторяю одну и ту же ошибку дважды. Слишком поздно.
Трейси выхватывает ребенка из моих рук и топает к двери.
— Я вернусь через три часа, ― бросает она через плечо.
— Подожди, ― кричу я ей вслед. — Мне нужна еда, пожалуйста. У меня не будет молока для ребенка, если я не буду есть… как следует.
— Позже я принесу тебе хлеба, ― кричит она, перекрикивая плач ребенка.
— Позвольте мне поесть внизу, пожалуйста.
Я опускаю голову.
— Кто ты такая, чтобы чего-то требовать?
— Ты собираешься меня убить. — Я тяжело сглатываю. — Пожалуйста, позволь мне в последний раз увидеть мой дом, кухню.
Я прекрасно понимаю, что моя просьба глупа и может иметь неприятные последствия, но удивлена, когда она какое-то время обдумывает мою просьбу.
Ее ответ сбивает меня с толку.
— Ладно. Я позволю тебе попрощаться с твоей жалкой маленькой кухней. Это сделает твою смерть еще более мучительной.
Я киваю, испытывая одновременно облегчение и страх, что она заподозрит, что я что-то замышляю.
— Спасибо.
Я свешиваю с кровати одну ногу, затем другую.
Стараясь не застонать от боли, я иду за ней, желая, чтобы у меня хватило сил схватить ребенка и убежать.
Как только мы выходим из комнаты, Трейси встает за моей спиной. Должно быть, она боится, что я нападу на нее со спины.
Прежде чем мы спустимся вниз, она приказывает мне пойти в детскую и грубо кладет моего плачущего ребенка в кроватку. Я сдерживаю желание напасть на нее.
Из-за моего состояния нам приходится долго спускаться по лестнице, она кричит на меня на каждом шагу.
Я с облегчением узнаю, что внизу никого нет. Звук, который я слышала раньше, должно быть, доносился снаружи.
Мы не разговариваем, пока я сижу за кухонным столом, а она ставит передо мной миску мюслей с молоком. Мне противно, что она находится в моем доме и ведет себя так, как будто он принадлежит ей, притворяется матерью моего ребенка.
Когда она поворачивается спиной, чтобы достать из холодильника апельсиновый сок и наливает себе стакан, я обвожу кухню взглядом. Ножей в подставке рядом с плитой нет. Должно быть, она их убрала.
Я ем свой завтрак, а она наблюдает за мной из-под длинных ресниц. Она делает
