видя меня раскрасневшуюся, спросил:
— Все в порядке?
Ухмыляющийся Бэрс хлопнул его по плечу, и мы вместе подошли к обменному пункту, чтобы получить за наши золотые и серебряные монеты валюту Эгоцентриума. У местного обывателя отвалилась бы челюсть, если бы он увидел с какими пачками денег мы вышли из "Посольства".
На ресепшене в небольшой гостинице "Оазис" симпатичная девушка спросила наши документы. Пока она оформляла нам номера по выданным в "Посольстве" временным паспортам, Бэрс предложил встретиться через 15 минут в ресторане, который находился на первом этаже.
Я вошла в маленький, но миленький номер. Постель была застелена красивым узорчатым шелковым покрывалом. Шторы из такой же ткани обрамляли окно. На стене над тумбочкой на кронштейне крепился телевизор. В углу спальни ютился платяной шкаф, но вешать туда кроме куртки мне было нечего. В отличие от Гэриса и Бэрса, которые все свое уложили в рюкзаки, я ничего из одежды не прихватила, потому что рассчитывала вернуться за вещами в свою съемную квартиру.
Свесив обутые в кеды ноги, я лежала на кровати, приходя в себя от насыщенного утра. И тут ко мне в номер постучали. Нехотя я встала и открыла дверь. На пороге стоял Гэрис.
— Солари, можно мне войти? — спросил он.
Внутренне готовясь к откровенному разговору, я пустила его. Но он не спешил заговаривать первым, а я не знала с чего начать. Его взгляд блуждал по номеру, словно в поисках подсказки извне.
— Что это такое? — остановил он глаза на черном пластике телевизора.
— Помнишь, я рассказывала тебе о телевидении и кинематографе, — напомнила я, включая телек.
На экране замелькали разные передачи. Я щелкала пультом, переключая каналы. И тут мелькнула картинка с новостями. Я быстро вернула ее на экран и застыла на месте с открытым ртом. Выскочив из номера, как ошпаренная, я забарабанила в комнату Бэрса. Он открыл, собираясь сказать, что 15 мнут еще не прошли. Не дожидаясь его возражений, уцепила его за руку и потащила в свой номер. Он сначала несколько оторопел перед моей дверью. Но я бесцеремонно втолкнула его во внутрь. Увидев там Гэриса, он изменился в лице, и хотел что-то ляпнуть непристойное, но я тормознула его перед телевизором и ткнула пальцем в экран:
— Смотри!
Шла какая-то конференция. Перед журналистами и телевизионщиками выступали политики. За спиной одного из них стоял Архан Доронович собственной персоной весь в черном, как и другие секьюрити. В верхнем углу экрана была надпись: "Прямой эфир". На заднем плане на стене за спинами охраны красовался герб России и слово "Москва".
— Он здесь! — воскликнул Бэрс.
— Что будем делать? — я уставилась на него.
— Надо срочно предупредить судей и сервера, — произнес Гэрис.
— Я только что с ним разговаривал, — сообщил Бэрс, — объяснил ему, как обстоит дело и просил организовать нам встречу с каким-нибудь судьей, который уже здесь. Он решил, и я с ним согласился, что лучше об этом предупредить Ричарда Дэвиса. Сэм сказал, что сам это сделает. Ведь Дэвис уже общался с нашим преступником и знает, как тот выглядит. Он, не поднимая шума разведает, где Доронович сейчас. Сервер предупредил, чтобы мы раньше времени не поднимали панику, а то спугнем судью. Завтра в 19.00 Дэвис встретится с нами в том же ресторане, что и в прошлый раз, и сообщит, что разузнал.
Мы вместе спустились в ресторан пообедать.
— Интересно, под чьим именем он теперь скрывается? — рассуждала я вслух, жуя запечённую рыбу, — И кого для этого убил?
Бэрс помахал вилкой с наколотым на нее огурцом, не соглашаясь с моими предположениями.
— А зачем ему теперь для этого идти на убийство? Ему нужен был пропуск с зачарованным гербом и печатью. А имя он может любое в него вписать, — подметил он.
Гэрис озадачил нас:
— А вы не думали, что у него здесь могут быть сообщники? Ведь такие масштабные планы в одиночку не осуществить. Брата — историка я сейчас в расчет не беру. Я имею в виду кого-нибудь из Эгоцентриума.
Неубежденный словами друга Марун равнодушно отмахнулся:
— Может быть.
— Все-таки, как же Доронович собирается добиться своей цели? Убить сервера? — никак не могла понять я.
— Чтобы он ни задумал, мы должны это предотвратить, — я прочитала решимость в лице детектива.
Бэрс занес руку, чтобы принять чей-то мираж, но быстро остановился, оглядываясь на посетителей, и пошел из ресторана на второй этаж к себе в номер, бросив нам уходя:
— Это, скорее всего, Изотов. Узнал что-нибудь о Дориане Варке.
Последнее время оставаться с Рисом один на один стало для меня тяжким бременем. Вот и теперь я почувствовала себя не в своей тарелке. Найти нужные слова никак не получалось. Напрямую заявить о том, что я не могу ответить ему взаимностью, у меня язык не поворачивался. Решив отложить этот разговор, я попросила его:
— Гэрис, ты не мог бы вместе со мной съездить на мою квартиру за вещами. А то мне даже не во что переодеться.
Обычно Рис всегда поддерживал меня, но сейчас с тревогой возразил:
— Я не думаю, что это хорошая идея. Преступник уже далеко зашел и не перед чем не остановиться теперь, когда цель так близка. И тебе надо быть осторожнее. Он уже не раз пытался от тебя избавиться. Лично я считаю, что у него есть сообщники, чтобы ни говорил Марун. — Рис помолчал и как-то странно посмотрел на меня. — Я надеялся сделать это при других обстоятельствах, но и так сойдет. — Он вытащил из кармана своей рубашки небольшую коробочку (я только вздохнула с облегчением — для кольца она была великовата) и открыл ее. На бархатной подушечке была прицеплена маленькая серебряная заколка для волос в виде стрекозы, тело которой было выложено крупными жемчужинами, а тоненькие крылышки были усеяны голубыми и желтыми бриллиантами.
— При нашем знакомстве свою ты потеряла, — напомнил он и прикрепил стрекозу к концу моей туго заплетённой косы.
— Как красиво! — воскликнула я, — Спасибо, Рис, но такой дорогой подарок… — засомневалась, принимать ли его. Ведь теперь Гэрис будет думать, что его чувства взаимны. Поэтому сняла заколку, протянув ему. Но он выхватил ее у меня из рук и снова прикрепил к моим волосам.
— Она тебе очень идет, будто села на самый прекрасный цветок! — не дал мне ничего возразить Гэрис и, взяв за руку, поцеловал кончики пальцев.
Его аристократические манеры просто убивали меня наповал, и мне оставалось лишь глупо улыбаться ему, раздавая себе мысленно тумаки за трусливое бездействие.
Марун вернулся за столик в возбужденном состоянии и не заметил, что помешал
