потому ни «маков», ни «кингов», ни иных иже с ними там было не сыскать. Основная же масса народонаселения не то что кошельков не имела, она, эта масса, деньгами даже на сам кошелек не обладала, но покушать все ж таки любила и периодически это проделывала. Не меньше одного раза в день на брата проделывала.
Вот как раз в расчете на удовлетворение потребностей таких непритязательных едоков, способных сожрать много, но заплатить исключительно мало, основная масса общепита и выстраивалась. Такое заведение в архитектурном облике своем обычно имело небольшой навес из ржавой жести или свежих пальмовых листьев, под которым в давно не мытом казане с пальмовым маслом, помнящем еще дедушку нынешнего императора всех ашанти, на потребу страждущим поочередно жарились курица, рыба и те самые индюшачьи гузки. Также обязательным в таком «рЭсторане» был мангал. Ну как, мангал… Две здоровенные каменюки или пара строительных блоков, между которыми полыхали жаром угли, заметьте, из красного дерева. На каменюках располагалась старенькая металлическая решетка, густо обросшая жиром, и на этой самой решетке так же поочередно жарились и шашлычки из дешевой козлятины, и большущие куски плантана и батата, и все та же неизменная рыба. Тут же можно было заказать чего-нибудь попить, и вам за бесценок выдавали небольшой полиэтиленовый пакетик, наполовину наполненный водой из-под крана и крепко завязанный узлом поверху. Нахлынувшая жажда утолялась незамысловато: нужно было прокусить дырочку в углу пакетика, и мокрая жидкость текла к вам в рот к вашему же удовольствию. При этом стоимость такого ланча была настолько доступной для каждого вокруг без всяких исключений, что даже Слону, истинному уничтожителю калорий и шредеру бюджета «на еду», пары сотен долларов хватило бы на год ежедневного обжиралова в таком заведении. Я вам больше скажу, время от времени Дима со Слоном в таких харчевнях обедали, не смущаясь ни качеством пищи, ни повальным любопытством окружающих народных масс, тремя кварталами сбегающихся посмотреть на то, как белый человек «нормальную» еду кушать изволит. Таких «Трех пескарей» африканского разлива в Кот-д’Ивуаре, так же как и по ганским улицам, поразбросано было множество, и отличались они от ганских только тем, что дородная mammy, кашеварящая в Гане, в Кот-д’Ивуаре превращалась в не менее дородную m’man, а на ящике из-под чая, служащем и прилавком, и кассой, и разделочным столом, вместо привычного «tea» было написано «thé». Вот и вся разница, вот и вся недолга.
И все ж таки французам, каковые на этих землях в свое время колониально бесчинствовали и не только бананы, окру и золотишко с красным деревом своими собственными считали, но еще и местных ребят смуглой наружности как мебель и объект владения рассматривали, нужно должное отдать – привили они местному населению креативность мышления и любовь к пищевой утонченности. Нет, ну конечно не стали эбонитовые кашевары расхаживать в накрахмаленных колпаках и щеголять в снежно-белых кителях шеф-поваров, приготовляя на потребу взыскательного бомонда Ямусукро разнообразные жульены, рататуи и тарт татены, являясь в хрустальные залы рестораций по первому зову утонченных и восторженных едоков. Но все ж таки, обученные кое-чему французскими мзунгу, котдивуаровские адепты сотейника и поварешки кое-что посложнее козла, в перце вываренного, страждущей публике предлагали. Однако, если честно, были это блюда французской кухни времен Наполеона Пятого, испорченные непритязательным подходом при приготовлении и неустанным желанием упрощать все до невозможности. Говяжье филе с луком-шалотом и портвейном, к примеру, полностью адаптированное под дары местной природы, превратилось в большой кусок мяса, не всегда принадлежащего корове, засыпанного изрядным количеством репчатого лука и пропаренного в духовке до состояния тушенки. А портвейна там могло и не быть вовсе. Или, к примеру, как вам замена в «закуске по-французски» сочащейся тонким ароматом и прозрачным жирком пулярки на местную длинноногую курицу? Такая курица имела жилистое тело марафонца и мощные легкие лошади по причине того, что всю свою недолгую жизнь ей приходилось спасаться бегством то от хозяйских собак, норовивших сожрать ее раньше хозяина, то от самого хозяина, желавшего ее смерти во глубине своего персонального желудка. Понятно, что такое якобы французское блюдо, возникшее в результате жертвы африканской Пеструшки, можно считать исключительно вольной фантазией африканского повара на тему французской кулинарии. При этом, попробовав малюсенький кусочек, вы совершенно точно понимали, что фантазия повара, сотворившего это, пределов и разумных границ не имеет вовсе. Нафантазировал так нафантазировал!
И все же это была кухня. Это сильно превосходило истолченный батат, залитый водой и вываренный до резинового состояния, подаваемый вам в Гане как вожделенная вершина кулинарного мастерства, сдобренная изрядной порцией пальмового масла. Это вам не пережаренный до хруста костей окорочок той же курицы, засыпанный сверху нарубленными кусками помидора и подаваемый вам с радостной улыбкой и устным пояснением на тот случай, если вы вдруг не поняли, что кроется в этом обгорелом куске: «Fried chicken, masta!» Это вам даже не удав, фаршированный рисом и запеченный в земляной яме, аккуратненько нарезанный поперек и обложенный запеченным плантаном. Это все-таки какая-никакая почти знакомая еда. Одним словом – молодцы французы.
В общем, гордые дети Берега Слоновой Кости, в отличие от затюканных британцами ганцев, французской креативности и фантазийности мышления набрались и в развитии своей кулинарии смогли-таки шагнуть значительно дальше своих восточных соседей. Они даже дальше французов смогли шагнуть. Они, пройдохи эдакие, у южноафриканцев устройство кейптаунского ресторана «Карнивор» подсмотрели и, мурлыча под приплюснутые носы: «Bien. Ce bien![7] Ce очень bien!», – у себя в местах компактного проживания туристов точно такие же понастроили. Понастроили и, притворившись, будто никогда допрежь в ЮАР не бывали, стали такие заведения нахваливать как совершенно свои собственные, исключительно у них, в Кот-д’Ивуар, имеющиеся. Врали, конечно же, но турист верил и пер косяком на такую радостную диковинку полюбоваться и немножко покушать.
Тут, товарищи дорогие, я так полагаю, требуется пояснить, что такое брааи-барбекю в южноафриканском «Карниворе», потому как и на сегодня не все из нас к мысу Доброй Надежды или, положим, в Лимпопо съездили и это прекрасное заведение своими глазами увидеть смогли. А заведение действительно замечательное. Устройство его простое, а идея, в принципе, незамысловатая. И все же… Устроена эта ресторация в виде огромных размеров беседки, мастерски укрытой кровлей из пальмовых листьев, камыша, а то и еще какой-нибудь африканской растительности. Потому как в окружающей природе круглый год уютные двадцать восемь – тридцать два градуса даже по ночам стоят, то нужды в капитальных стенках и централизованном отоплении, понятное дело, и нет, и никогда не было. Оттого открыто обеденное пространство всем проистекающим ветрам и
