связанными руками возвращенный назад; крепким пинком кованого сапога брошенный обратно в тесный каменный склеп…
Не совсем ему понятное, но долгожданное облегчение…
«Чему суждено быть, того не миновать, – обратился Алхаст к самому себе. – Эх, сердце ты мое! Тебе-то, конечно же, хотелось бы, словно отцу повзрослевшего сына, повесить на стену оружие свое, развязать пояс4, расслабленно закинуть ногу на ногу и объявить, что время борьбы и тяжелых испытаний для тебя уже позади. Тебе-то, конечно же, хотелось бы, словно заслужившей покой свекрови, передать в руки расторопной снохи нитку с иголкой да сито с ведром, растянуть натруженное тело на паднаре из тонко отесанных досок и объявить, что беготня и хлопоты по хозяйству уже не для тебя. Тебе-то, конечно же, хотелось бы спрятаться за заботливую пазуху девственной природы и из этого уюта со злорадной ухмылкой наблюдать за бушующей где-то далеко свирепой бурей, в полной уверенности, что твое укрытие – неприступная крепость для грохочущей стихии… Кажется, сердце мое, мы с тобой обманулись в своих ожиданиях… Сама жизнь обратилась к нам с упреком и требует платить по счетам. Пока едите и пьете, пока дышите воздухом, вы все еще живы, – сказала она нам. – А живой не есть труп, – заключила она… Ну что ж, давай идти вперед, сердце мое… вперед… вперед до тех пор, пока не иссушится гоняемая тобой по кругу теплая влага в венах моих… Однако, сердце мое, знай и помни – я запрещаю тебе плакать и стенать, запрещаю трусливо дрожать и покоряться никчемным болезням. Когда непомерно тяжелый груз ответственности и долга, когда бесконечная череда горестей и разочарований вконец обессилят тебя, ты просто остановись, легко и без сожаления благословив последний выдох! Когда бешеный бег вперед и тяжесть жестокой битвы одолеют тебя, взорвись, мое сердце, как далекая звезда на бездонном небосклоне! И да не возрадуются враги, найдя в тебе слабость!..»
На этот раз Алхаст посмотрел на своего спутника как-то по-особенному, внимательно изучая каждую черточку на его лице и во всем облике. Ни эта вольно растущая борода, ни давно не стриженые волосы, выбивающиеся из-под папахи, не вызывали никаких симпатий к неряшливому их обладателю. Узелок на переносице, словно мозоль от топорища на ладони плотника, настолько затвердел, что его не растопил бы даже пар Белой воды5, вскипяченной на огне буковых поленьев. Эту замысловатую петлю связали не долгая жизнь и тяжелые невзгоды – то был отпечаток горестных раздумий и неизбывной печали. Грустно сощуренные глаза, словно пытающиеся стыдливо скрыть какой-то несмываемый позор, казалось, вот-вот закроются, оставив лишь тоненькую щелочку для зрачков. Черные круги вокруг глаз свидетельствовали о том, что Руслан давно уже не высыпался. Выступающие же вперед скулы не оставляли сомнений – человек этот в нужный момент проявит решительность. Сжимающая посох рука была из тех, что во все времена благословлялась мудрецами и великими святыми. В каждом пальце, в каждой мышце и набухших венах читались следы богоугодного физического труда.
– Хорошо, Руслан, – заговорил Алхаст после долгой паузы. – Я дам свой ответ. И самому себе, и своей судьбе… Я понимаю, все, что вы делаете – отнюдь не праздное безделье и глупые забавы. Наверное, это предначертание небес… Но тебе следует вернуться со мной в аул, почему-то Чухажийлане стало казаться мне жутковатым местом, хотя оно всегда было для меня уютным и родным. Я не смогу со спокойной душой вернуться домой, оставив тебя здесь одного.
– Нет-нет, Алхаст, мне необходимо остаться. Спасибо тебе! А ты иди, обо мне не беспокойся, это не впервой, – бодро произнес Руслан. – Потом увидимся, как-нибудь потом.
– Тогда и я с тобой останусь…
– А этого уже я не хочу, Алхаст. Иди…
Руслан протянул Алхасту руку, покрытую плотной паутиной синих вен. Тот крепко пожал ее. В этом рукопожатии Алхаст почувствовал начало дружбы и духовного единения.
– Всегда помни о словах Овты, сказанных тебе… Открой тептар Абу, сегодня же открой. Наступили времена, о которых мечтали Победившие Сомнения и которых они опасались. Слово за нами, сын Абу, слово за тобой…
– И все же, Руслан, я не смогу уйти отсюда без тебя. И какая мне, в конце концов, разница, где провести ночь – одному в пустом доме или здесь, на этой поляне?
Руслан решительно замотал головой.
– Я уже сказал все, что обязан был тебе сказать. После этого никак не могу, не имею права задерживать тебя здесь. Ты здесь не нужен. Знаю, личная порядочность и обычай предков не позволяют тебе оставлять меня здесь одного. Сегодня ты должен переступить через это. Долг – прежде всего. Да и я вряд ли буду один этой ночью… А ты, Алхаст, ничего не бойся и ни перед чем не отступай. Главное, не дай себя обмануть. Будь бдителен памятью и рассудком, сдержан телом и сердцем, чист в еде и постели. И тогда уже никто не сможет ни обмануть тебя, ни увести в сторону от истинного пути, предначертанного тебе судьбой. А теперь поторапливайся. Иди! И не оборачивайся! Раз повернувшись спиной к Чухажийлане – не оборачивайся. Уходи, не оглядываясь. Что бы ни случилось…
Глаза Руслана в узких щелочках век показались Алхасту ярко горящими угольками. Испугавшись вдруг, что их блеск вот-вот ослепит его, Алхаст резко развернулся на пятках и быстрыми шагами пошел с поляны.
Не успел он еще покинуть пределы Чухажийлане, как со стороны пасеки донеслись шипение и скрип, переходящий в слабый скрежет. На Алхаста накатила дрожь. Сердце его сжалось от обжигающей, режущей боли, словно кто-то сзади всадил в него соленый клинок. Ему вдруг стало нестерпимо жалко Руслана. Алхасту померещились глаза маленькой косули, в предсмертных конвульсиях бьющейся в пасти тигра. Привиделся ему и коршун, атакующий горлинку, которая тоже с тоской смотрела на него, как бы зовя на помощь… Алхаст остановился, намереваясь вернуться обратно. Он, конечно, не забыл категоричное требование Руслана, знал, что не должен оглядываться. Но разве у него хватит сил подчиниться? А если с ним что-то случится? Нет! Что-то уже случилось! Точно случилось! И это что-то по-настоящему ужасно! Да не может сын Абу проявить столь явное малодушие и уйти отсюда как последний трус всего лишь потому, что таково желание Руслана! Что бы там ни говорил этот упрямец, нельзя же его, в самом деле, оставлять одного. И как ему, Алхасту, после этого жить! Сам себя же терзать будет, пока совсем не изведет…
– Раз повернувшись спиной к Чухажийлане, не оборачивайся… – услышал Алхаст голос Руслана настолько явственно, будто тот стоял рядом. – Ты не
