Книга Дневник - Генри Хопоу

— Поля… Поля… Поля…

— Зря тратишь кислород, сучара! Насладись последними минутами жиз…

Я дотянулся до сковороды, ручка которой торчала из раковины, и огрел ею смайлика по правому уху Поли. Он (она) не упал, но рука разжалась. Вместе со мной из другой руки выпал и ты.

Я подобрал тебя и побежал к выходу. Дверь была заперта на ключ. Второпях в разваленной груде хламья, раскиданного по прихожей, я его не нашел.

Смайл приближался, подмигивал, показывал нарисованный помадой на лице Поли язык, скалился.

Я ринулся наверх, на чердак, но не сделал и шагу — нога зацепилась за лямку маминой сумочки, точно приросшей к полу. На самом же деле она не приросла и не была неподъемной. На самом деле все было намного проще: она зацепилась за гвоздь, который (как обычно) следовало забить еще в прошлом году. На даче, Профессор, почти все следовало сделать еще в прошлом году, понимаешь?

Движения Поли, точнее ее тела, стали неестественными, словно им управляли не мышцы, а кукловод. Она была марионеткой в руках смайла (хотя и рук-то у него никаких не было), но больше походила на зомби.

— Не нервничай. Я все сделаю быстро, — проскрипел он, наклоняясь и протягивая руки. Пальцы Поли выгнулись в обратную сторону. Длинные, острые ногти нацелились на мое лицо.

Я заорал, думая, что напугаю его, но сам уже чуть не поседел от страха.

Мы стояли лицом к лицу. Чувствовался запах гнили, сквозящий из его рта (не из Полиного). Меня тошнило от него, но я сражался, а он как будто специально тянул время. Думаю, он мог бы закончить начатое минутой раньше. Понимаешь?

Наконец нога высвободилась из сумочного капкана.

Когда смайл прикоснулся ногтями ко мне (ногти большого пальца и мизинца сжали щеки, безымянного и указательного легли на веки, среднего впился в лоб), когда одним лишь сжатием кисти он мог лопнуть мою черепушку, как перезрелый томат, я ухватил его за прядь волос и дернул что было сил. Он повалился. На виске красовалась лысина размером с мою ладонь.

С копной волос в руке я перепрыгнул через тело Поли, забежал на чердак, чуть не потеряв равновесие на ступеньках, встал у раскрытого окна и до боли в горле прокричал:

— ПОМОГИТЕ!!!

В то мгновение я не знал, услышал ли меня хоть кто-то, не знал, способен ли хоть кто-то мне помочь, но был уверен в одном: мне под силу противостоять этому чудищу в теле сестры, дать отпор, сразиться.

Я смотрел в окно и подсчитывал шансы на выживание после прыжка со второго этажа. Смайл внизу похрипывал, хихикал и уже подходил к лестнице.

— А!!! Помогите! Люди!

— Илюша, братик, не бойся! — вдруг закричала Поля своим голосом.

— Поля?!

— Да! Илюша, все в прошлом! Все закончилось!

— Поля! Поля! Поля!

— Братик, я поднимаюсь! Это я — твоя сестра!

«Слава богам», — подумал я. Сразу стало так легко, свежо и… нестрашно, что ли…

На чердаке показалась ее макушка, лысый висок. Она остановилась, наклонила голову, почти уперлась подбородком в пол.

— Мне тяжело. Тело ломит. Голова кругом…

— Поля, Поля, Поля, — повторял я ее имя, не зная, что и сказать. — Мне так жаль…

— Илюша, мне плохо, я теряю сознание… Помоги… Помоги мне… подняться…

Только слыша ее голос, видя ее профиль и не имея возможности посмотреть на лицо, я поверил ей. Я поверил, что она — это она и никто… ничто иное.

— Илюша… — простонала она, поднявшись еще на пару ступеней. Половина ее тела была на чердаке.

Я сжалился. Положил тебя под кресло, ее вырванную прядь волос — рядом, подошел к ней и прослезился.

— Полюшка, я так сильно испугался.

— Я тоже, — начала она своим, а, подняв голову, закончила другим голосом: — сучара!

Это все еще был смайл, въевшийся, как татуировка, в ее лицо. Смайл, который с легкость сумел обвести меня вокруг пальца. Смайл, пугающий меня до дрожи в коленях.

Я пнул его в лицо Поли — больше мне ничего не оставалось. Кровь брызнула ее из носа. Смайл улыбнулся, удержав равновесие, схватившись руками за перила. Я ударил еще и еще. Рассек бровь и губу. Смайл разрывался от смеха и медленно… очень медленно поднимался. Кровь затекала за воротник, впитывалась в бюстгальтер. Я разбежался и толкнул это существо в живот. Достаточно сильно толкнул. Он (она) все-таки не удержался и полетел головой вниз по лестничному проему. Рухнул. Он все еще продолжал смеяться, даже не имея возможности подняться — кости голени сломались и торчали из порванных в местах открытого перелома штанов.

— А ты ловок, сучара! Ну ничего! — Он начал подниматься.

Пока тот, опираясь на колени и руки, пытался подняться, я соскочил вниз, подобрал в прихожей (выдернул из пола) треугольник, вернулся к смайлу и с двух рук, словно замахиваясь топором, воткнул его ему в шею со стороны затылка.

— А вот это уже интересненько, — усмехнулся он.

Я вынул треугольник и вонзил его в спину, снова в шею, снова в спину и так повторил раз двадцать, не меньше, пока не услышал его последние слова:

— Еще увидимся, сучара!

— Не сомневаюсь, ублюдина! — Вот и пригодилось слово, которое употребляла Поля при своих звонках.

Я пнул его по ребрам. С корточек он перевалился на спину и ухмыльнулся в последний раз, пытаясь что-то произнести. Острие треугольника вонзилось в живот.

Поля кашлянула кровью, открыла глаза и больше их не закрывала. Больше она не сможет их закрыть. Никогда. Она — труп. Я убил ее. Я убил собственную сестру.

ТЫ НЕ ВИНОВАТ

ТЫ СРАЖАЛСЯ ЗА ЖИЗНЬ

Думаешь, она могла меня убить? Думаешь, ее конечной целью была моя смерть?

НЕ ИНАЧЕ

ТОЛЬКО НЕ ОНА — ОН

Как бы то ни было, с кем бы ни сражался, убил я именно сестру — родную кровиночку. Убил того, кого любил. Того, кто, не подавая вида, любил и меня. И от того мне так плохо, что самому хочется сдохнуть. Хочется наложить на себя руки. Я готов пойти на самоубийство, но не могу найти безболезненные варианты. Прыжок в окно меня не убьет, электричество тоже может дать сбой. Я пытался задохнуться, задержав дыхание, да только инстинкт самосохранения заставлял сделать глубокий вдох. Я сыкло, не способное ни на что. Я загнанный в угол убийца, психопат, по которому, как и говорила Поля, плачут психушки. Может, я правда псих? Разве адекватный, в здравом уме человек бросится