это? Это не решение.
— Тогда что это? Есть ли вообще какое-то решение? Ты начинаешь очень беспокоить меня сейчас.
Его выражение лица смягчается, но он не успокаивает меня. И я не знаю, способен ли он на это сейчас.
— Мне надо идти.
— Стой.
Он останавливается, одно рукой придерживая дверь. Я подхожу к нему и заставляю его посмотреть на меня. Он делает это с неохотой.
— Я люблю тебя. — Я встаю на цыпочки и целую его. Он вдыхает и обнимает меня рукой, и несмотря на то, что он целует меня, это длится недолго. Когда он отстраняется, его рука все еще на дверной ручке.
— Я тоже тебя люблю, — говорит он, поглаживая мою щеку. — В этом-то и проблема.
Он открывает дверь и спускается по направлению к своей машине. Я смотрю ему вслед, пока он не скрывается из вида.
Наши дни
Нью-Йорк
Театр Граумана
Когда я прихожу в театр, я скидываю свою сумку в примерочной и направляюсь на поиски Итана. Он помогал мне освоить кое-какие медитативные техники, и хоть я и не очень преуспела, он – терпеливый учитель.
Конечно же, Тристан взбесился, когда узнал об этом. По правде говоря, его редко когда можно взбесить, но он затих на долгое время и смотрел на меня во враждебной манере.
Он пытался вызвать у меня интерес к медитации с того вечера, когда мы познакомились, и я всегда воспринимала это, как пустую трату времени. И думаю, нет нужды говорить, что мы с Итаном сейчас – не самые популярные люди в его дневнике.
Я иду в гримерную Итана, но не обнаруживаю его там. Где-то в глубине зала его голос раздается эхом, поэтому я следую за звуком.
Зайдя за кулисы, я вижу, что он разговаривает по телефону и ходит из угла в угол.
— Мне ничего не известно об этом. Я к тому, что наш спектакль идет всего один месяц. Мы едва ли встали на ноги. Да, я знаю, это потрясающая возможность, но… — Он потирает свое лицо и вздыхает. — Я слушаю тебя, и понимаю это. И нет, это не имеет никакого отношения к Кэсси. Я просто… Я не знаю, правильное ли сейчас время для этого.
При звуках своего имени, я вновь скрываюсь в темноте.
Он заканчивает разговор словами:
— Я подумаю над этим.
Я тихонько проскальзываю обратно в его гримерную, когда он заканчивает разговор.
Когда же он появляется минутой позже, на его лице отражается радость при виде меня.
— О, привет.
— Привет. Ты в порядке?
— Да. Отлично. — Он кладет свой телефон на стойку и садится на пол. — Готова?
— Конечно.
Он едва ли смотрит на меня. Мы проходим обычную процедуру нашей медитации, но мне очевидно, что мыслями он где-то в другом месте.
Моя медитация – это полная ерунда. Мое дыхание прерывистое, и мои мысли сосредоточены только на теме того разговора и почему он скрывает ее от меня.
Мы заканчиваем наш сеанс и когда я открываю глаза, у меня создается впечатление, что он долгое время смотрел на меня.
— Как насчет обнимашек? — спрашивает он тихо.
Я встаю и мотаю головой.
— Нет, не думаю.
— Все хорошо?
— Ага. — Я чувствую, как все частички меня, которые недавно стали расцветать, начинают увядать под весом того, что бы сейчас ни происходило с ним. Я все больше и больше доверяла этой его новой версии, но сейчас… сомнения вернулись.
Он берет меня за руку.
— Подожди. Что происходит?
Я качаю головой. Я не способна противостоять ему, потому что нахожусь в ужасе от того, что он, черт побери, может мне сказать.
— Ничего. У меня просто нет желания обниматься сегодня.
Я высвобождаю руку и выхожу. Мне надо убраться подальше от него.
Я даже не могу представить, что буду делать, если все вновь пойдет не так.
23
ТОНИ ИЛИ ПЛЫВИ
Три года назад
Вестчестер, Нью-Йорк
Гроув
Я ощущаю себя подводной лодкой.
Это странная аналогия, но я помню, как смотрела в детстве фильм, в котором в подводную лодку попала торпеда. Там были все эти отсеки, которые начали наполняться водой, а люди вокруг носились по коридорам, запечатывая за собой герметичные двери, чтобы лодка не утонула.
Поведение Итана за последние дни, заставляет меня закрывать все те уголки, которые я приоткрыла для него, когда мы вновь сошлись, а удар торпедой даже еще не случился.
Итан замечает это. Он видит, как я отдаляюсь от него, прямо как он сам. Мы обсуждаем то, как будем проводить время вместе в Нью-Йорке после нашего выпуска, но эти разговоры никогда не были убедительными. Не думаю, что в данный момент смогла бы притвориться убежденной в чем-либо, даже если бы попыталась. Все вокруг вызывает лишь безразличие и никакой боли.
И наоборот, ничего не доставляет истинного удовольствия.
Мы по-прежнему занимаемся сексом, но такое ощущение, что близость между куда-то исчезает. В прошлом, я может и боролась против этого, но сейчас – больше нет.
Я – не нянька в этих отношениях. Один раз я уже взяла на себя такую ответственность и это практически разрушило меня. Если он думает, что я стану проходить через все это снова, то он будет крайне разочарован.
Я думаю, мы оба ждем, что кто-нибудь другой исправит все волшебным путем, прекрасно осознавая, что это невозможно.
Наши дни
Нью-Йорк
Театр Граумана
Мы стоим на противоположных концах сцены, и пока мы отыгрываем следующую фазу, нас постепенно притягивает друг к другу. Это своеобразная метафора движений. Я делаю глубокий вдох и открываю всю себя, позволяя эмоциям окутать каждое слово.
— Кто-то однажды сказал: «Если любишь, отпусти. Если вернется – твое. Не вернется – никогда не было твоим».
Освещение на сцене слабое, но по мере того, как мы направляемся друг к другу, оно медленно становится ярче.
— Ты не веришь в это? — спрашивает Итан.
— Верю, но загвоздка в том, что иногда люди хотят уйти, потому что испытывают страх, либо дезинформированы, не уверены в себе или же просто запутались. И это происходит в те самые моменты… в те самые тяжелые, решающие моменты, когда двое людей стоят на грани того, чтобы упасть или взлететь, и тебе приходится задаться вопросом:Хочу ли я позволить этому человеку уйти? Или до того, как он сделает шаг
