верит, а избирает их не от шляхецкого роду, ни от благородства, но паче от поповичев или от простого всенародства» [365]. Что ж, возмущался Курбский не напрасно. Новая система управления была не просто профессиональной, она подрывала власть «Избранной рады», да и в целом засилье аристократии.
Теперь начальники учреждений получили доступ к царю, представляли ему жалобы и заявления по их ведомствам. Челобитная изба Адашева утратила монополию на расследование всех вопросов. Мало того, подданные получили право передавать челобитные напрямую в руки царя. Это делалось во время его поездок по стране, выходов в храмы — люди, принесшие челобитные, поднимали их над головой, а лица из государевой свиты собирали. Иван Васильевич вернулся к практике своего отца — лично судить тех, кто не смог найти удовлетворения в низших инстанциях. Ченслор писал: «Достойно похвалы, что такой государь берет на себя труд отправления правосудия», и «если окажется, что должностное лицо скрывает истину, то они получают заслуженное наказание» [366]. А британский посол Дженкинсон отмечал о царе: «Все дела, как бы незначительны они ни были, восходят к нему. Законы жестоки для всех обидчиков» [367].
В целом же вторая полоса реформ Ивана Васильевича превращала Россию в новый, доселе не существовавший тип государства, Земскую монархию. Опирающуюся не на аристократию, а на «всю землю», на широкие слои мелких дворян, городского и сельского населения. Сильная и централизованная «вертикаль» власти, а наряду с ней — развитое самоуправление на «горизонталях». Царь открыл дорогу для инициативы «снизу». Власть на местах теперь была «своя», хорошо знавшая нужды города или волости, их ресурсы, возможности. Исчезла узда наместников, совершенно не заинтересованных в развитии вверенной области и выискивающих только личные прибыли.
В стране начался бурный рост предпринимательства, промышленности, торговли. Возникали мастерские, ярмарки, соляные варницы, первые мануфактуры. Выделились купцы и промышленники Прощелыкины, Савины, Кобелевы, Шульгины (выходцы из крестьян), Амосовы (из детей боярских). Они стали играть заметную роль не только в экономике или в местном самоуправлении, а в государственных делах. Крупным купцам царь жаловал чин «гостей», использовал их как экономических и финансовых советников, им давались правительственные поручения, подряды, заказы. Уже в начале 1557 г. в выработке договора со Швецией участвовали «гости и купчины отчин великого князя из многих городов» [368].
Особенно плодотворные отношения завязались у Ивана Васильевича со Строгановыми, разбогатевшими на добыче соли. В 1556 г. царь повелел Анике Строганову искать медную руду в Устюге, Перми и других местах — искать без всяких иноземцев, своими силами. Также поручил ему заняться казенными житницами для хранения хлеба, его продажей. А сын Аники, Григорий Строганов, доложил об открытии под Сольвычегодском месторождения селитры, и царь позволил варить ее. Почему Иван Васильевич сошелся с этой семьей промышленников? Почему был уверен, что им можно доверять большие дела? Мы не знаем. Ясно одно: связь установилась не через «Избранную раду».
А в 1558 г. государь пожаловал Строгановым «пустые места» на Каме от устья Лысьвы до устья Чусовой, огромную территорию в 3,5 млн. десятин. Из документов существует только грамота о пожаловании — от кого исходила инициатива, неизвестно. То ли промышленники били челом и просили дать им эти земли, то ли сам Иван Васильевич обратил внимание на бесхозные края и предложил Строгановым взять их для освоения. Хотя, казалось бы, с какой стати монарх должен уделять свое достояние безродным «мужикам»? Но он дал. Почему не дать, если государство пока не в состоянии заняться отдаленными и дикими местами? Если хотите и можете освоить — пожалуйста.
Они взялись. Привлекли работников, построили городок Канкор (Камгорт), начали варить соль, распахивать целину, завели мельницы, кузницы, развернули торговлю с местными племенами. Фактически возникло подобие удельного княжества — но без удельных князей, без политических амбиций. Наоборот, всеми силами поддерживающее царя. И государству получился сплошной прибыток. Без затрат и усилий со стороны правительства оно распространило свое влияние на Северном Урале, прикрыло участок границы, в казну потекли пошлины, драгоценная пушнина.
Но, в отличие от Англии, широкие права купцам и предпринимателям вовсе не означали их засилья и вседозволенности. В земской системе, созданной Иваном Васильевичем, центральным звеном выступал сам царь. Он оставался главной осью, вокруг которой строилась эта система. Он не принадлежал ни к одному сословию, ни к какой группировке. Он был выше всех, отстаивая интересы страны и народа в целом. И как раз его власть, не зависящая ни от кого, позволяла обеспечивать Правду для каждого из подданных, какое бы положение они ни занимали. Складывалось единство. Царская власть защищает народ и от внешних врагов, и от «своих» хищников, а народ поддерживает эту власть.
Но и «Избранная рада» не собиралась сдавать позиций. У нее теперь имелось мощное орудие, Боярская дума, где она обеспечила себе большинство сторонников. Привлекала и новых — играя на обидах, что государь выдвигает «худородных», а знать лишилась «кормлений», утрачивает исключительное положение. «Избранная рада» успела продвинуть своих ставленников на ключевые посты в войсках, при дворе. Инструментом скрытой оппозиции становились и законы, разработанные и принятые по почину самого царя. Но ведь «закон — что дышло». Повернуть можно по-разному.
Семейную жизнь Ивана Васильевича, казалось бы, ничто не омрачало. Возле Анастасии и сынишки Ивана он находил свой уголок душевного уюта, тепла и покоя. Где-то в 1556 г. жена принесла ему еще одну дочку, Евдокию. А любимым семейным отдыхом у них оставались богомолья. В 1557 г. поехали в Переславль. Царь полюбил Никитский монастырь, где они зачали наследника, там уже строился каменный храм. Но Анастасия отправилась в путь непраздной. На обратной дороге 31 мая, едва отъехали от Переславля, начались схватки. Родился мальчик, будущий царь. На том самом месте, где сейчас на Ярославском шоссе высится часовня Крест Ивана Грозного.
Младенца нарекли Федором. Как полагалось, для новорожденного царевича составили собственный «двор», для его содержания отвели земельные угодья. Но вскоре князь Прозоровский возбудил иск по поводу спорных земель. Ответчиком выступал князь Сицкий. По княжеским меркам, иск был в общем-то пустяковым, на 150 четвертей (около 250 гектар). Но… дело в том, что Сицкий был женат на сестре царицы и представлял не свои интересы. Он представлял младенца Федора! А Боярская дума запретила царю рассудить тяжущиеся стороны, составила собственный суд. Мало того, обязала Ивана Васильевича быть ответчиком и дать показания перед судьями [369]. Выиграл, разумеется, Прозоровский…
Спрашивается, так ли важны были 150 четвертей земли? С такой площади владелец выставлял всего «полтора» воина. Нет, важен был прецедент! Царь должен был подчиниться закону. Не духу самодержавного права, а букве, как на Западе! И
