за шею. Я крикнул, чтобы она остановилась, но лошадь продолжала тащиться дальше в сторону ворот. Я не мог разжать руки, грязь была по щиколотку даже больше, и я понимал, что если сорвусь я искупаюсь во всем этом. А потом придется ехать мокрым и грязным как свинья. А лошадь никак не желала останавливаться. Так я и висел вниз головой, обвивая ее шею руками и ногами, в то время как ее голова тихо покачивалась рядом с моей.
Сначала я услышал смех людей из нашей группы: неловкий, неуверенный, задыхающийся смех, от которого потом несколько дней болят ребра. Смех, который может убить вас, если вы не сумеете сделать следующий судорожный вздох. А потом я услышал, как смеются остальные ученики во дворе, и вывернул голову, чтобы увидеть Эрвига, обернувшегося на ступеньках, и смеющегося так же безудержно, как и остальные. А потом я и сам начал смеяться, а когда смех ослабил руки, которыми я обнимал лошадь, начался новый приступ смеха. Когда же я выдавил, задыхаясь:
— Да остановите вы же эту гребаную лошадь, я лучше пешком пойду! — смех достиг своего апогея.
Вот так я и отбыл на задание из нашего замка.
Глава 28
Буря застала нас уже на подходе, она словно приготовилась к продолжительному натиску, собираясь с силой и растянув по всему горизонту свои фаланги грозовых туч. Крепчающий ветер все явственнее доносил ее запах. Массивные черные тучи клубились так низко, что, казалось, можно дотянуться до них рукой, чуть взобравшись повыше. Зарницы вечернего заката с трудом пробиваясь сквозь плотное полотно тяжелого небесного покрова, окрашивали наши усталые лица в кровавый цвет, как будто весь мир покраснел предупреждая нас о том, что несет предстоящая ночь. Но тут же гигантская молния разрывая мрачный тяжелый покров броском кобры прорезала черные тучи, на мгновение затопив все серебристо-голубым светом, выхватывая из темноты причудливо изменчивые облачные контуры своей серебристой вспышкой. Усталые лошади, поджав хвосты, испуганно заржав в панике заметались под нами.
Гроза катилась дальше, море падало с небес на землю, ледяной дождь лил как из ведра, он навевал уныние холодом и влагой, ровным гулом миллионов капель эти тугие струи воды обрушились на нас как кара Всевидящего на грешника, а озера молний затапливали округу. Порывы холодного ветра кидались словно свора озлобленных голодных собак, грозя сбить с ног. Они, словно стальные копья, пронзали и без того прохладную погоду, а заодно и нас под всей одеждой.
Погода была ужас, мы прибыли в самое начало бури. Уже было слишком тепло, чтобы дождь превращался в снег, но еще слишком холодно, чтобы не околеть под таким ледяным дождем, который шел вперемешку со снегом. Под вечер мы все же добрались к древнему, забытому всеми богами рыбацкому городку, который доживал свою тяжелую, дремучую старость в глубоком забытьи, тут властвовали лишь ветер и дождь. Два самых неприятных и неизменных попутчика скорого сезона штормов, дважды в год обрушивавшихся на эти земли. Они словно неистово жаждали сокрушить прибрежные скалы, пожрать землю и подмять ее под себя, залив все бушующей в заливе соленой водой, чтобы даже сама память об этом месте исчезла навсегда.
И словно подтверждая мои мысли вслед за молнией мощнейший удар грома раскатился над окрестностями. Казалось, будто небеса раскололись. Вздрогнуло каждое сердце в округе. А за этим ударом, раскалывая небеса, последовали новые и новые, нагоняя на округу такой страх, что немногие из жителей и путники подобно нам — инстинктивно жались друг к другу. Содрогаясь перед первозданной мощью стихии.
Мы с трудом брели цепочкой по наполовину растаявшей дорожке, размокшей от ледяного дождя. Разжиревшие от постоянного дождя потоки воды бурлили и хлюпали под копытами уставших лошадей, заливая все, до чего могли дотянуться, а затем собираясь вместе устремлялись обратно в сторону бушующего моря, чтобы снова слиться с ним в единое целое. Впереди, на скалистом берегу, слабо горели редкие фонари, нужного нам рыбацкого поселка. Обещая укрытие от пронизывающего до костей ветра и ледяного дождя, а также кружку горячего чая.
Приближаясь к городку, как только возможно прикрываясь капюшоном от ветра, я смотрел на эти бесконечные, вечные волны, я теперь понимал Мариэль. Когда она рассказывала нам про штормовое море. Грязно-серое море бушевало и неистово ревело, эти огромные свинцовые валы гонимые бурей неслись по широченному заливу, неумолимо штурмуя гранитные отвесные скалы, разбиваясь о них, яростно плюясь белой пеной, отступая и бросаясь вновь, ведя свою нескончаемую битву. Беснующаяся стихия действительно завораживала в своей дикости просто до дрожи, до мурашек.
Вирлес умирал, умирал от седой старости. Вокруг было ни души, все в округе казалось вымерло, прячась от стихии, а может быть и не только от нее. Ни людей ни животных, никого. Городок был пустынным и холодным напоминая кладбище. Тут проживали только редкие семьи рыбаков, упрямо не желавших переезжать в более спокойные и благополучные места. Когда-то он знал конечно лучшие времена, но они давно минули. На окраине точно никто не проживал. Зачем, если половина домов пустовала. Тут властвовал лишь ветер, завывая словно обезумевший призрак среди покосившихся, заросших и наполовину сгнивших от сырости брошенных домов с обвалившимися крышами. Вдалеке виднелся полуразрушенный порт, источник угасающей жизни этого забытого богами городка. Ближе к центру уже были видны более целые дома, с заколоченными ставнями и закрытыми дверями. Но половина покосившихся домов стояла пустыми, зияя темными провалами окон словно мертвецы пустыми глазницами. Мы же упрямо брели к центру, в поисках крова и теплого очага.
Но наконец-то из холодного призрачного марева и серого унылого ливня, от которого не спасал даже мой плащ показался скрипящий и качающийся на ветру масленый фонарь. Он с трудом разливал вокруг тусклое пятно света, освящая серую стену трактира. Окинув взглядом пустую унылую улицу я шепнул своей тени:
— Осмотрись пока в округе. Вдруг что заметишь, в дома особо не лезь, поблизости проверь, может что заметишь.
Полночь ничего не ответила, лишь волна озноба прошедшая по телу ознаменовала, что клякса из теней растаяла в окружающем мраке. Первыми из нас ехали Харви и Гней, они словно ледоколы рассекали ветер и дождь своими могучими плечами, а остальные старались хоть как-то спрятаться от ветра и дождя за их широкими спинами. Спешившись возле двери и дернув ее, мы обнаружили, что трактир закрыт. Но после громкого стука наконец из-за закрытой двери глухо спросили:
— Кого там бездна принесла в такую погоду⁈
— Открывай хозяин! Ученики мага мы! Нас прислали вам тут помочь.
За дверью зашушукались, но пару секунд спустя загремел массивный засов и застучали щеколды. И судя по звуку, там еще возле двери что-то тяжелое было придвинуто, подпирая ее изнутри. Забаррикадировались они основательно.
Дверь приоткрылась наполовину, но этого было достаточно, чтобы туда протиснулась гуськом почти вся наша группа, все девушки шмыгнули внутрь. А трое из нас остались с лошадьми, их обязательно нужно пристроить. Как минимум нужно пнуть местных, кто тут помощники при трактире. От меня все равно никакого толку не было, на улице остались Кассиан, Эмильяно и Харви, которые искренне любили своих животин, и хотели проследить как их устроят.
После небольшой перепалки с трактирщиком, все же трясущийся парнишка вышел к ним, открыв хлев. Само здание трактира было забито почти под завязку, теперь понятно почему на улице не души. Почти все сидели тут, забившись и забаррикадировавшись. Испуганные женщины с детьми на тюках, мрачные мужики, от безысходности сидели с кружками с кислым элем. Под столами лежали собаки, и клетки с птицей.
Войдя мы притащили на своих плечах дождевую влагу, горько-солоноватый запах моря, а ворвавшийся следом в приоткрытую дверь ветер погасил свечу, которую держал трактирщик и перепугал огонь в очаге. В зале и так было тесно, а впустив еще восемь человек вообще стало не протолкнутся. Но во всяком случае тут не было ветра, тут было сухо и тепло. Сейчас это все, что нам требовалось. Под конец пути моя задница была готова самостоятельно помахать белым флагом, я натер и отбил себе все, что только можно.
