Правом рода, раз уж он был так одержим прошлым и деяниями предков. И будущей победой. Он платил свою цену.
Девочки, светленькие и худенькие. Молоденькие. Подходящие для того, чтобы поставить на них эксперимент.
– Значит, – Лука быстро подавил отвращение, ухватив главное, – нам нужно искать не просто тайное место.
– Именно. – Милдред прижалась к нему, мелко дрожа. – Мы ищем лабораторию.
А в следующее мгновение дом содрогнулся от удара.
Глава 26
Вниз.
Пламя стекает по оконному стеклу. И то выгибается пузырем, того и гляди пойдет потеками, оплакивая участь дома.
Не думать. Вниз. Пока держится защита, вплетенная в стены дома. Пока сами эти стены стоят, притворяясь нерушимыми. Пока дым не пробрался под двери, не пополз тонкой струйкой.
Кто-то кричит. Суета. Оружие. Испуганные люди и оружие – плохое сочетание.
– Спокойно. – Голос Луки стегает плетью, и паника стихает. – Сейчас все спустятся… куда?
Его взгляд выдергивает Томаса из толпы, и все остальные тоже оборачиваются, будто признают за ним право распоряжаться в этом доме.
– В подвалы. – Уна сползает с рук Томаса. Она не такая легкая, какой кажется, да и сам Томас не настолько силен. И признаваться в этом неохота, но руки дрожат. А еще дурнота накатывает, будто горькая вода норовит выплеснуться. – Здесь неплохая защита, и возможно, что дом выдержит.
– А может, и нет? – Голос Аштона срывается, и он дергает галстук, пытаясь скрыть панику.
И свидетелям оной не простит. Потом.
– А может, и нет. Но подвалы здесь такие, что до них и дракону не добраться. Пересидим, пока завалы разгребут. – Уна, в отличие от прочих, не выглядит хоть сколь бы то ни было встревоженной. – Вода там есть… на нижних уровнях родник.
Пять ступеней в скале. Грубые. Неровные. И отмеченные драконьим знаком…
Томас моргнул, избавляясь от наваждения. Не сейчас.
– И вы ей верите? – Аштон держит револьвер, сжимая рукоять обеими руками. – Да она сейчас…
– Хватит. – Лука махнул рукой и велел: – Показывай, куда идти.
– Надо наружу, на улицу… если пробиться к дороге…
– Будешь как на ладони, – констатирует Лука. – Дракон достанет?
– Да. – Уна опирается на руку Томаса, но надолго ее сил не хватит. И Джонни перехватывает ее руки, сжимает, хмурится. – Достаточно будет дыхнуть следом… драконье пламя и камни плавит. А машина вовсе полыхнет свечой. Надо подождать…
– Чего?! – Аштон с трудом сдерживал истерику.
– Когда его позовет буря.
– Куда?!
– Туда, откуда не возвращаются. Ни люди. Ни драконы.
– И вправду, нет поводов для паники. – Мягкий голос Милдред падает пуховым одеялом. – Дом хорошо защищен, а подвалы глубоки. В конце концов, местные сталкивались с подобным не единожды. Стоит им довериться.
– У нас оружие!
– А у него броня, – проворчала Уна и тише добавила: – Как такой придурок может вообще командовать?
Услышал ли?
Аштон стоял не так и далеко. Он дернулся было, но сунул револьвер в кобуру. И мрачно произнес:
– Вы нас тут похороните.
– Там буря. И дракон. – Милдред говорила с ним, словно с ребенком. – Даже если вы сумеете пройти мимо дракона, то до города не доберетесь. Буря ведь. Песок. И заблудиться легко. Вы ведь не хотите погибнуть в пустыне?
– Драконам она бы понравилась. – Уна идет сама, но с одной стороны ее держит за руку Джонни, а с другой она сама держится за Томаса.
И люди расступаются. Надо же…
Марвелл, с которым пришлось пару дней торчать в засаде. Он любит жирные чипсы и разговоры о смысле жизни. И еще храпит громко, раздражающе.
Дерек. Тенни Тельман. Майлз.
И другие, незнакомые. Они смотрят на Уну. И на Томаса. Не так, как на человека, которого считают своим, а значит, решение верно. Он чужой. Он часть этого места.
Коридор. Поворот. И Лука, оттеснив Томаса, подхватывает девчонку на руки. Правильно. Так быстрее. Но сердце колет ревность. И еще обида. Выходит, что он, Томас, показал себя слишком слабым. А ведь гордился своей подготовкой.
– С источником неладно. – Пальцы Джонни были ледяными на ощупь. – Волнуется. Слышите?
– Нет.
– Вы должны… вы прямо светитесь. Что бы в вас ни было, оно отзывается.
Томас ничего не ощущал. Разве что глухую ярость, сдерживать которую с каждым мгновением все сложнее. Эта ярость накатывала волной, сбивая с ритма дыхание, заставляя споткнуться на ровном месте. И теплые пальцы на лбу лишь ненадолго прогнали наваждение.
– С источником и вправду неладно. – Милдред идет по правую руку. – И на вас сказываются его колебания.
…Вода спокойна. Она кажется темной, но это лишь иллюзия. И круглая чаша полна до краев.
Где эта чаша?
Где-то здесь. В доме. И… что-то еще важное Томас забыл, но непременно вспомнит.
– Вспомните, – соглашается Милдред. – Но не сразу. И… не пытайтесь сами воссоздать свою память. Иначе будет сложно отличить правду от вымысла.
Лестница.
И спускаться страшно, не покидает ощущение, что тот, кто идет за Томасом, охотно выстрелит в спину. Кто? Майлз? Или Дерек? Или Марвелл, который все так же любит чипсы, особенно те, что с сыром. С беконом, они похуже будут.
Не стоит поддаваться.
И Милдред кивает, соглашаясь. Здесь тоже есть свет, пусть и слабый. А лестница ведет ниже и ниже, глубже и глубже.
Дверь.
Подвал.
Бочки и полки, заставленные банками. Запах копченостей и сыра.
– Дальше. – Уна показывает куда-то вглубь. – Это еще кухня.
И владения женщины-змеи, которая уже ждет возле дальней двери, она стоит, прислонившись, и кажется неживой, но стоит оказаться рядом, как глаза ее раскрываются, и змея, выглянув из нутра, шипит:
– Пришло время выбирать.
Но никто, кроме Томаса, ее не слышит. И женщина улыбается. Она знает, насколько слепы люди, даже те, что полагают себя особо зрячими.
Я слышала рев раненого дракона, которого буря уговаривала сложить крылья. Она пришла с востока и принесла с собой вонь слежавшихся песков и старых, потрепанных гор, которые прятала в самом сердце своем. Острый смрад истлевающих костей и иные, куда более неприятные запахи.
Восприятие обострилось. Теперь я слышала мир куда более ясно, нежели прежде. И дракона тоже.
Он звал. Он голосил, умоляя простить его, глупого и несдержанного. Он обещал, что отныне все будет иначе, что никогда-то он не посмеет и глянуть на нее, не то чтобы… он клялся. И знал, что некому услышать эту клятву, отчего впадал в исступленную ярость. И вымещал ее на буре.
Та лишь разворачивалась. Не пройдет и получаса, как песчаные крылья раскроются и сомкнутся, спеленают дикого зверя ветрами, сожмут. Сдавят. И сбросят на землю.
Буря тоже женщина. И почему я раньше не понимала очевидного?
В
