— Ребенок, в жилах которого течет саксонская кровь, даже незаконнорожденный, должен появиться на свет в Саксонии. Его высочеством местом его рождения назначен Гослар в Гарце. Это прелестный городок, славящийся целебными водами, идеальная летняя резиденция, издавна ценимая нашими правителями.
— Настолько ценимая, что они никогда туда не наведываются! Зато весьма удаленная! Наверное, в двух шагах от границы?
— Скажем, в трех, — язвительно поправил ее канцлер. — Само собой, жить вы будете не в старом дворце, слишком большом и неудобном, совсем не подходящем для ожидаемого события. Для вас сняли один из лучших домов в городе, без сомнения, самый приятный. Это собственность бургомистра Генриха Кристофа Винкеля. Ваше имя будет известно только ему одному. Для всех остальных вы — неизвестная благородная особа, прибывшая на лечение — скажем, от болезненной вялости... Вам необходимо понять, какую важность придает государь тайне рождения младенца, особенно если это будет мальчик. В будущем это может осложнить процесс престолонаследия, поэтому эти неприятности следует изначально предотвратить... Конечно, вас доставит туда дворцовая карета.
— Невероятно! — вскричала Аврора, впадая в невероятный гнев. — О моей беременности и о том, кто отец моего ребенка, знает весь Дрезден, а вы болтаете о соблюдении тайны?
— Разрешение от бремени нередко происходит раньше ожидаемого срока, — продолжил он, не обращая внимания на грубость Авроры. — И потом, через неделю-другую Дрезден вас забудет и станет ждать появления на свет наследника престола. А вы через какое-то время сможете вернуться.
— Как вы добры!
— Благодарите за доброту Его высочество, — проговорил канцлер с хитрым видом, который совершенно ему не шел. — Можете не сомневаться, он позаботится о вас и о ребенке в случае его своевременного рождения. В Госларе к вашим услугам будет врач и все необходимое. Достаточно будет одной горничной, но это будет не Фатима: та в маленьком городе слишком бросалась бы в глаза. Фатима останется здесь, как и остальные ваши слуги.
— Час от часу не легче! А родную сестру я могу с собой взять?
— Конечно, берите! Если она согласится соблюдать то же условие: ни шагу с территории имения! Только я бы все равно не советовал: там ей было бы затруднительно получать известия с войны от графа Левенгаупта... Она могла бы с вами переписываться — через бургомистра!
Флеминг еще не договорил последнюю фразу, когда вошла Амалия. Видя, как та удивлена ее безутешным видом, Аврора стала объяснять, из последних сил сохраняя спокойствие:
— Внимая повелениям, исходящим от самого государя, положено сохранять почтительный вид. Но что делать, если повеления самые удручающие: герр канцлер только что объявил, что мне придется покинуть город и перебраться в глушь, в Гарц, чтобы жить там в уединении в ожидании родов. Взять с собой тех, кого хочу, я и то не вправе...
Амалия обняла сестру и, чувствуя ее дрожь, не размыкала объятий.
— Вам лучше уйти, — обратилась она к Флемингу, не сдерживая гнева. — Вам нечего здесь делать, герр канцлер! Не сомневайтесь, я непременно доложу Его высочеству о вашем излишнем рвении.
Ее тон не оставлял Флемингу выбора. Поклонившись, он покинул дом. Амалия повела сестру к другой двери.
— Скорее в спальню! Тебе лучше прилечь.
Она протянула ей платок, но Аврора не плакала. Душившая ее ярость осушала слезы, не давая им пролиться, зато усиливала дрожь. Напуганная Амалия уложила сестру в постель, поднесла нюхательную соль — это средство Аврора отвергла, пробормотав, что обморока не будет, — и приказала Фатиме принести водки. Наконец, Аврора подняла на Амалию глаза, в которых смешались злость и печаль.
— Ты слышала, что он мне наговорил?
— Да. Почти все. Я подслушивала под дверью и вошла в тот момент, когда он произнес мое имя. Не тревожься, я поеду с тобой.
— Нет, это слишком далеко! Там ты будешь на много месяцев отрезана от мужа и детей. Полезнее остаться здесь, присмотреть за домом. Возможно, ты сможешь снабжать меня новостями...
— Через бургомистра? — Амалия усмехнулась. — Предлагаю компромисс: я поеду с тобой в дворцовой карете и в ней же вернусь обратно. Хотя бы увижу собственными глазами, в каких условиях ты будешь находиться, что там вообще за место... По пути придумаем шифр, чтобы самые невинные слова могли рассказать в письме гораздо больше своего буквального смысла. Если ты захочешь написать кому-то еще, я заберу твои письма. Что скажешь?
— Что ты — лучшая сестра на свете! Кстати, мне нужна другая горничная вместо Фатимы...
— Предоставь мне и это!
И Амалия выбежала из спальни сестры. Через два часа там уже находилась старая Ульрика, этот монумент респектабельности. Она сменила гнев на милость, как только увидела, как безутешна ее «питомица».
— Если хотите, — заговорила она тихо, сдерживая волнение, — я займусь вами и ребенком. Можете не сомневаться, на меня можно положиться! Я стану пробовать все предназначенные для вас кушанья, а при необходимости и молоко кормилицы. А еще я...
Аврора даже прыснула.
— До этого вряд ли дойдет! Давай лучше обнимемся!
В начале следующей недели она покинула Дрезден, так и не повидавшись с Елизаветой, отлучившейся в свое поместье.
* * *
Утверждая, что Гослар — «прелестный городок», Флеминг сказал не всю правду: городок был не просто прелестен: он оказался одним из красивейших во всей Германии.
Расположенный на лесистых отрогах Гарца, этот алмаз в оправе средневековых крепостных стен изобиловал старинными церквями, удивительным собранием разноцветных фахверковых домиков с дивными садами. Центром города служила, как водится, рыночная площадь, посреди которой громоздился внушительный фонтан, осененный имперским орлом. Воплощением былой имперской славы служил и старинный дворец, хранивший память о бургграфах и нибелунгах. Неподалеку от дворца, в стороне от самых оживленных кварталов, стоял дом, предназначенный для будущей матери. Город, издавна связанный с Ганзейским союзом, был обязан своим богатством открытым неподалеку разработкам меди, цинка и серебра.
В другое время Аврора отдала бы должное местным достопримечательностям, но сейчас ей были важны не только приятные взору окрестности, но и покой. Ее раздражало положение поднадзорной, почти пленницы, схожее с тем, на которое была обречена в сыром замке, окутанном вечными туманами, София Доротея. Бургомистр Винкель, нанесший ей тайный визит уже вечером того же дня, когда она приехала, не оставил никаких иллюзий: Аврора лишалась права покидать территорию имения, где за ней следили несколько тщательно подобранных слуг, имевших единственное задание — стеречь благородную особу, чьего имени они даже не знали, и не подпускать к ней никого извне, за исключением врача, который оказался шурином самого бургомистра. Принимать гостей Авроре запрещалось. Любой, кто пожелает навестить ее с важным известием, был обязан сначала обратиться к бургомистру. То же относилось и к почте.
