Пролог
Грансон. Суббота, 2 марта 1476...
Серое небо. Туман. День обещает быть холодным. Горы Обер Габельхорн и Шассераль по левую руку от военного лагеря покрыты снегом. Вода Невшательского озера поблескивает, словно ртуть. Господин Панигарола, посол герцога миланского, вышел из своего шатра и провожает взглядом сеньора, к которому был послан и который сумел расположить его к почтительной дружбе, – Великого герцога Запада, Карла. Своими подвигами Карл снискал себе прозвище Смелого. Герцог Бургундский по-прежнему верен своей мечте, а мечтает он восстановить древнее Бургундское королевство, объединив под своей короной богатые земли Фландрии, герцогство Бургундское, Франш-Конте, и ниже – долину Роны, которая ведет к Провансу. Не посягает он лишь на герцогство Лотарингское и швейцарские кантоны, потому что герцогиня Иоланда Савойская его союзница.
Союзница, несмотря на то, что она родная сестра жесточайшего врага Карла, французского короля Людовика XI. Гений дипломатии и политической интриги, Людовик XI получил прозвище Всемирный паук за то, что тихо и незаметно плетет свои опасные сети, предпочитая расплачиваться золотом, а не проливать кровь своих людей, потому что дорожит ими. На первый взгляд король незначителен, особенно если не облачен в мантию и корону с золотыми лилиями, зато как внушительно выглядят его телохранители-шотландцы[1], лучшие воины на свете!
Панигарола привязался к Карлу и сожалел, что в Великом герцоге Запада нет и малой толики пусть опасного, но полезного коварства, что герцог только и умеет, что гордиться своей властью и своим богатством, будучи, наверное, самым состоятельным князем Европы. Из детей у Карла только одна дочь, Мария, подаренная ему первой женой Изабеллой Бурбонской, единственной женщиной, которую он любил в своей жизни. Марию герцог предназначил в жены сыну императора и желал, чтобы и сама она стала дочерью короля, когда та вложит свою хорошенькую ручку в руку жениха-принца. Осуществления этой мечты Карл и добивался с таким фанатичным упорством, что благоразумному Панигароле оно стало казаться опасным безумием.
У миланского посла вдруг возникло ощущение, что это сырое холодное утро не изгладится из его памяти до смертного часа. Это подсказало ему щемящее сердце, когда он провожал взглядом удалявшуюся фигуру рыцаря, закованного в железо, с золотым львом на нашлемнике, сидящем на блистающем металлом и золотом сказочном чудище, в которое превратили доспехи Мавра, любимого боевого коня принца. Как же великолепен был этот рыцарь-воин под струящимся пламенем герцогского стяга в руках знаменосца!
Вокруг принца гарцевали рыцари его ордена, ордена Золотого руна, который он основал, и узнать их можно было лишь по гербам – пестрому миру грифонов, леопардов, орлов, быков, химер и сирен. Цветок золотой лилии с лепестками из аметиста покачивался над головой Мавра – символ-издевка, потому что Карла и всех его потомков навечно наградили лилией французские короли, его предки, а теперь он воевал с королем французов и ненавидел его[2].
Панигарола отвел глаза от сиявшего великолепием герцога и взглянул на его войско. И с немалым удивлением отметил, как странно оно перемещается: часть воинов петляет по склону среди виноградников по старинной римской дороге Виа Детра, другая огибает Грансон, направляясь вниз, к берегу озера, собираясь, очевидно, двинуться в сторону Невшателя. Именно там намерен герцог наказать "швейцарских мужланов"; он так уверен в победе, что не счел даже нужным построить своих солдат, разделить их на отряды. Солдаты двигались беспорядочной толпой с несвойственной им беспечностью. Наверное, потому, что не ожидали впереди сражения, надеясь застать крестьян врасплох. В полдень, когда те сядут обедать.
Отважному Карлу и в голову не приходило, что кантоны соберут на битву с ним лучших воинов, а воинов в этом краю ровно столько, сколько есть в нем взрослых мужчин. Карл не подозревал, что встретится с лучшей в Европе пехотой. Он об этом не знал и не думал. Ехал себе на коне и вел приятную беседу со сводным братом Бодуэном, с принцем Оранским, Жаном де Лаленом и Оливье де Ла Бомом...
Внезапно внимание Панигаролы привлек странный звук. Он был похож на донесшийся издалека рев и казался ужасным.
– Что это? – спросил посол пажа.
Паж ответил:
– Я слышал, сеньор, что швейцарцы, собираясь в бой, берут с собой рога, до того огромные, что рог упирается в землю перед тем, кто в него дует. Рев их страшен, он похож на бурю. Они еще далеко, но это значит...
Договаривать не было необходимости, Панигарола все понял. Герцог двигался прямиком в расставленную ловушку. Он встретит швейцарцев очень скоро, не доходя до Невшателя, а если решит повернуть обратно к лагерю, горцы отрежут ему дорогу к Грансону, где на стенах замка все еще висят тела горожан-нотаблей, которых Карл приказал вздернуть, прежде чем встал лагерем на холме. Как же предупредить его? Как избежать катастрофы?
Последствия драмы обнаружились к полудню. В лагере внезапно увидели войско бургундцев. Оно близилось, походя на могучий вал, смешавший людей, лошадей, повозки. Вал набухал, катил, сметая все на своем пути, а грозный рев рогов раздавался все ближе, сея панику. В рев вклинился пронзительный крик:
– Спасайся, кто может!
И вал, набравший отчаянную силу, уже ничто не могло остановить. Панигарола еще стоял в растерянности, когда всадник, покрытый кровью и пылью, крикнул ему:
– Уходите и уводите людей! Герцог отходит к Нозеруа!
– А что будет с лагерем? С герцогским шатром?
Лагерь был огромным. В великолепном герцогском шатре находилось личное имущество герцога, все его сокровища.
– К черту лагерь! К черту сокровища! Речь идет о жизни и смерти!
Миланский посланник, его свита и все другие чужеземные послы мигом вскочили в седла и помчались, бросив огромный лагерь, богатые шатры и теперь уже совершенно бесполезные пушки.
Луч солнца внезапно пробился сквозь серую пелену облаков, и на пурпурном шатре Карла вспыхнуло искрами золотое шитье. Смелый бежал. Сражаться было бессмысленно. Но победителям не было дела до Карла. Швейцарцы наводнили лагерь и с победными криками принялись растаскивать доставшиеся им богатства.
Кроме шатров, затянутых изнутри удивительными тканями, кроме лошадей и пушек, победителям достались золотые статуэтки святых, реликварии и драгоценная церковная утварь из герцогской часовни, а также серебряная посуда, большая государственная печать герцога, такая же печать Великого бастарда Антуана, множество расшитой золотом одежды, ковры, гобелены, золоченый трон герцога и его неповторимые драгоценности. Парадный головной убор герцога тоже достался врагам. В нем герцог въезжал в завоеванные города. Он один стоил целое состояние: небольшая шапочка, сделанная из золотистого бархата, была вся унизана жемчугом. Впереди блестел бриллиантовый аграф для султана из страусовых перьев, а ниже, над самым лбом, на ободе, который обвивали жемчужные нити, образуя подобие короны, сиял удивительный цветок из драгоценных камней: в центре треугольный бриллиант голубоватого цвета, известный под названием "Великий бриллиант Бургундии", а по его краям три крупных удлиненных темно-красных рубина, их прозвали "Три брата".
