мы должны обезопасить территорию, — говорит Норт, глядя на Нокса. Но его брат все еще критически смотрит на тела.
Атлас пожимает плечами, его голос немного хриплый, когда он говорит: — Они враги. Вы же не собираетесь рисковать нашей командой, чтобы с честью похоронить людей, которые никогда не предложили бы нам того же.
Горстка персонала Так вокруг нас переглядывается, как будто они шокированы этим, но я нет. Независимо от того, как Атлас относится к своим родителям, он сделал выбор быть со мной и быть частью этой группы Привязанных.
Ничто этого не изменит. Он поставил меня на первое место.
Норт пожимает плечами. — Хорошо, что дело не в них и их мотивах. Мы не Сопротивление, и для нас нет большого риска сделать это для тебя.
Его слова тверды и не оставляют места для сомнений. Речь не о погибших людях, врагах для всех нас, даже для собственного сына. Речь о том, чтобы Атласа не преследовала мысль о том, что их тела остались там, наверху, больше, чем его уже будет преследовать, в любом случае.
Речь идет об уважении внутри нашей группы Привязанных, за которое так упорно боролись.
Глава 24
Атлас
Проходит пять часов, прежде чем удается достаточно обезопасить территорию, чтобы снять тела моих родителей с деревьев, на которые их повесило Сопротивление в качестве предупреждения, тошнотворной демонстрации их собственной психотической преданности.
Вокруг нас нет никаких признаков врага, и я предполагаю, что они просто повесили их там и ушли, не желая видеть нашу реакцию или пытаться вступить в конфликт.
Их послания здесь было достаточно.
Странное чувство — оплакивать их заново. Я смирился с тем, что нахожусь по другую сторону этой войны от своей семьи, больше года назад. С того момента, как я увидел ту запись, на которой Оли пытает Сайлас, мать его, Дэвис, я начал дистанцироваться от них, и даже теперь, когда они были убиты своей собственной группировкой, я все еще не жалею об этом выборе. Скорбь, которую я испытываю, больше похожа на скорбь по родителям, которых я хотел бы иметь.
Ложь, которой меня пичкали, фантазии, разыгрывавшиеся на протяжении большей части моего детства, которые, как я теперь знаю до мозга костей, никогда не были реальностью, были лишь частью того, что они так хорошо сыграли в своих попытках приобщить меня и мою сестру к Сопротивлению и их делу.
Мой отец никогда по-настоящему не любил мою мать. Он никогда не был по-настоящему привязан ни к ней, ни к матери моей сестры, кроткой женщине, которая едва встречала его взгляд, когда он злился.
Ее звали Рейчел, и она не заслуживала такой жизни и смерти.
Интересно, не отравили ли они сначала моего отца.
Это единственный способ, которым они могли убить его, человека, который был неуязвим снаружи. Может быть, они убили обеих женщин, а потом просто накормили его.
Насколько я знаю, именно мой отец был тем, кто узнал о сообщении, отправленном моей матерью.
Нет сомнений, что он рассказал бы остальным семьям-основателям о ее предательстве, но не обернулось ли это против него? Черт, я надеюсь, что да. Он бы сам посвятил Дэвиса, точно так же, как позволил бы ему использовать меня и мою Привязанную в качестве оружия, даже при нашем уничтожении, если бы думал, что это поможет Сопротивлению выиграть войну.
Его слепая вера в то, что все они поступают правильно, не что иное, как невротизм.
Норт предлагает доставить их тела в Убежище для захоронения там, но я отказываюсь. Я не хочу, чтобы они загрязняли это место из-за меня. И хотя я хочу, чтобы мою мать упокоили где-нибудь, мне вовсе не необходимо, чтобы это было именно там, особенно теперь, когда Оли заикнулась о том, чтобы развеять там прах ее родителей.
Они не заслуживают упокоения в таком месте, как Убежище. Было бы лучше, если бы их похоронили рядом с полем битвы, которое станет местом нашей победы, в наказание за то, что они сделали. Я настаиваю на том, чтобы сделать это самому, а не перекладывать работу на кого-то другого, пока мы так близки к атаке.
Гейб помогает мне копать ямы.
Норт и Грифон заняты разведданными и прибытием дополнительного персонала. Теперь все идет быстро, но Оли приходит посидеть с нами, пока мы копаем, и даже предлагает помочь, от чего я быстро отказываюсь. Когда мы заканчиваем примерно наполовину, Грей и Аро тоже присоединяются к нам, Грей хватает лопату и, не говоря ни слова, принимается за работу.
Аро приносит небольшую горсть припасов, но я слишком занят лопатой, чтобы замечать, что она делает, пока они с Оли не встают и не начинают осматривать лесную подстилку в поисках опавших листьев и веток. Они тихо разговаривают друг с другом, полностью сосредоточенные на том, что делают, и это снимает с меня небольшое давление, о котором я и не подозревал. Мне казалось, что мне нужно вести себя определенным образом перед моей Привязанной, чтобы она не сомневалась во мне.
Это глупо. Она ни разу не усомнилась во мне.
Когда ямы наконец становятся достаточно глубокими, я без всяких церемоний переношу в них тела.
Сначала я перекладываю мать, осторожно укладывая ее на взрыхленную грязь. Гейб перемещает Рейчел так осторожно и почтительно, как только может, в то время как Грей тащит моего отца в третью яму. Он относится к этому гораздо менее бережно, чем мы. Я не виню его за это.
Я рад, что мне вообще не нужно прикасаться к этому человеку.
Первую горсть грязи трудно бросить на одеяло, в которое завернута моя мать, но после этого достаточно легко закончить погребение на автопилоте. После того, как мы покрыли всех троих, я все еще не могу подобрать слов, но Оли и Аро ставят над местами упокоения моей матери и Рейчел метки — простые куски дерева, которые они связали вместе, чтобы они выглядели как импровизированные кресты.
Для моего отца у них нет ни одного, и никто из них, к счастью, не пытается говорить о причинах этого.
Я сажусь на бревно, которое только что освободили Оли и Аро, приземляюсь немного слишком жестко и с глухим звуком, когда мое тело сдувается, как воздушный шарик. Я смотрю на крест, которым отмечена могила моей матери, не мигая, и пытаюсь подобрать какие-нибудь слова или оправдания тому, как я себя сейчас веду. Я не хочу, чтобы кто-то ставил под сомнение мою преданность моей группе Привязанных.
