не присягать Николаю, а издать Манифест к русскому народу о созыве депутатов от народа, которые решат, какова должна быть в России форма государственного правления.
Большие споры вызвал вопрос о судьбе царя: многие склонялись к тому, что для предупреждения междоусобий необходимо убить царя, тогда контрреволюция лишится знамени. Другие считали, что начать с убийства — запятнать преступлением все дело, и убийца должен быть исторгнут из общества и, может быть, даже судим и казнен. Но смерть Николая Павловича облегчала обществу победу.
Рылеев подошел к Каховскому и сказал:
— Любезный друг, ты сир на сей земле, ты должен собою жертвовать для общества, убей завтра императора.
— Я согласен, — ответил Каховский.
Рылеев поцеловал его, за ним обняли Каховского Бестужев, Пущин и Оболенский.
На Петровскую площадь все должны были собраться к восьми часам.
16
Уже был второй час ночи. Наступило четырнадцатое декабря.
Рылеев лег на диване в кабинете. Впервые за последние три недели ему не нужно было спешить, бежать, обдумывать ответы, возражения, искать варианты, убеждать себя и других — все было решено. И этот ночной час покоя как бы ложился границей между вчерашним и сегодняшним. Да, именно вчерашним. Не позавчерашним, не последними тремя неделями, а именно вчерашним, потому что эти последние три недели слились в один день — со множеством встреч, событий, разговоров, мельканием людей, со слившимися воедино и не разделенными календарными датами.
Рылеев даже не понял, что он спал, так быстро оказалось пробуждение.
Александр Бестужев тряс его за плечо.
— У меня сейчас Каховский был, он просит тебя извинить его, но он не может сделать того, что обещал. Он будет со всеми на площади.
Рылеев открыл глаза.
— Ты в парадном мундире?
— День-то какой важный.
— Сколько же времени?
— Шестой час. Ну, я в Московский полк.
Рылеев, кажется, опять задремал, но проснулся в тот самый момент, когда в комнату входил Трубецкой.
— Наши планы разрушены. Николай Павлович привел к присяге Сенат в полночь. Присягнули конная гвардия и артиллерия.
Рылеев встал, крикнул слуге, чтобы дал умыться.
За умыванием его застал Якубович.
— Рылеев, я дышал мщением против прежнего государя, но я не хладнокровный убийца и на великого князя поднять руку не в состоянии. Я не могу вести солдат на дворец.
Полковник Булатов забежал, торопясь в полк:
— Если войска будет мало, одних своих гренадер на верную смерть я не поведу. Но я исполню свой долг и сам на площадь выйду.
Все рушилось, разрастаясь, как лавина, и не оставляя надежды; но тут, как спасение, пришли Пущин и Николай Бестужев.
Они уже знали о присяге.
— Отступать поздно, — сказал Пущин. — Надо спасти, что можно.
Спокойствие и уверенность Пущина передались Рылееву.
— Ты, Николай, иди в Морской экипаж, примешь командование вместо Якубовича, мы с Пущиным пойдем в Финляндский и лейб-гренадерские полки. Если кто-нибудь выйдет на площадь, я стану в ряды солдат с ружьем.
— Во фраке? — невольно улыбнулся Бестужев.
— Я думаю надеть русский кафтан, чтобы сроднить солдата с поселянином в первом действии их взаимной свободы.
— Не советую. Русский солдат не понимает этих тонкостей патриотизма, и тебя скорее прикладами выгонят из строя, чтоб не мешался, чем выразят восторг твоему благородному поступку. К чему этот маскарад? Время национальной гвардии еще не настало.
Рылеев на мгновенье задумался.
— В самом деле, это слишком романтически. Лучше попросту, без затей. Ну, пошли.
Они вышли из кабинета в гостиную. Рылеев замешкался в дверях, Бестужев остановился, его поджидая. Вдруг распахнулась дверь спальни, в гостиную вбежала Наталья Михайловна.
— Здравствуйте… — начал было Бестужев, но она схватила его за руку и быстро, горячо заговорила:
— Оставьте мне моего мужа, не уводите его! Я знаю, он идет на погибель!
Она заглядывала Бестужеву в глаза, и он чувствовал, что еще немного — и она, не выдержав, упадет на колени.
— Оставьте! Не уводите!
— Ваш муж идет сам. Нас ожидает великое дело, ради которого, может быть, мы живем. — Бестужев понимал, что говорит совсем не то, не те слова, что женщину, которая сердцем предчувствует страшное, что ожидает самого дорогого ей человека, не убедят и не успокоят никакие слова.
— Я скоро возвращусь; в том, что мы намерены делать, нет ничего опасного, — стараясь скрыть волнение, сказал Рылеев. — Не бойся за меня.
Наталья Михайловна замолчала и остановившимся, испытующим взглядом посмотрела на мужа, перевела взгляд на Пущина, на Бестужева. Бестужев не выдержал этого взгляда и отвел глаза.
Наталья Михайловна закричала, отчаянно и страшно:
— Настенька, проси отца за себя и за меня!
Настенька выбежала из спальни, рыдая, обхватила колени отца. Наталья Михайловна покачнулась и в обмороке упала на грудь мужа. Рылеев положил ее на диван, снял ее руки со своей шеи, оторвав от колен, посадил рядом, на диван, дочку и выбежал из комнаты.
Рылеев и Пущин подошли к полковому двору Финляндского полка, здесь было тихо. У ворот стояли часовые.
— Не удалось поднять, — вздохнул Рылеев. — Может, у гренадер…
Но и в гренадерских казармах не было заметно никакого движения. У Зимнего дворца, кроме обычного караула, тоже не было никаких войск.
— Пойдем на площадь.
По Петровской площади, с памятником Петра посредине, пронизывающий ветер крутил поземку. Площадь была пуста.
— Теперь куда?
— К Трубецкому.
Трубецкой показал Рылееву и Пущину только что полученный из сенатской типографии манифест о восшествии на престол Николая и о приведении к присяге.
— Не может быть, чтобы все не выполнили своих обещаний, — сказал Рылеев. — Как быть с теми, кто придет на площадь?
— Не думаю, чтобы кто-нибудь пришел, — сказал Трубецкой.
— Николай Павлович тоже в этом, видимо, уверен: Зимний без охраны, его занять не представит особой трудности…
— Да, если в нашем распоряжении будет хотя бы три роты, — сказал Трубецкой.
— Вы выйдете на площадь, если кто-нибудь придет? — спросил Пущин. — И примете командование?
— Если придут… — замявшись и глядя в сторону, ответил Трубецкой.
— Мы на вас надеемся, — сказал Пущин.
Рылеев и Пущин вновь вышли на улицу.
— Нам нет пути назад, — сказал Рылеев, — мы должны действовать. Лучше быть взятыми на площади, чем в постели. Пусть лучше узнают, за что мы погибли, нежели будут удивляться, когда мы тайком исчезнем из общества, и никто не будет знать, где мы и за что пропали. К тому же еще у нас все-таки есть шанс принудить государя к принятию конституции. Я верю Трубецкому, что есть шанс.
Они с Английской набережной свернули на Петровскую площадь. Войск на ней не было. Прохожие бежали по тротуарам, пересекали площадь. На Рылеева с Пущиным никто
