нельзя кстати — смоет следы и собьёт нюх пущенным по следу собакам. Шансы на то, что отец не отыщет меня, существенно возросли. И почему мне так привычно ощущать себя в шкуре беглянки?
И тогда уже совсем приближённо раздалась особенно протяжная волчья рулада. И дрожащая кобыла, моя удача, моё спасение, заржала, почти издала вопль, как человек, утерявший от страха рассудок, — и прянула вбок, обрывая неумело привязанные постромки.
Нить мыслей порвалась, когда, поскользнувшись на смоченной ливнем прошлогодней листве, я с размаху грянулась оземь, едва не вышибив дух.
Вырывала пучки жухлой травы и плакала злыми слезами бессилия, распластанная, как лягушка под ступнёй, понимая, что не в состоянии подняться.
Топкая почва была точно лёд, приложенный к раскалённому лбу, к рассечённой щеке. Слёзы скатывались по виску и утекали в сырую землю. Я разлепила ресницы — и грозовое зарево высветило очертания вросшей в землю хижины.
С четвёртой попытки я сумела привстать, опираясь на ладони, и почти ползком потащилась в сторону хибары, которая была для меня теперь краше всех сказочных замков.
С зазеленевшей крышей и покрытыми мхом стенами её мудрено было разглядеть, даже зная, что ищешь. Время почти превратило хижину в то, чем она являлась когда-то — частью леса. Стоило исчезнуть человеку, и природа возвращала отнятое.
Ниспосланное свыше пристанище, похоже, было необитаемо уже не первый год.
Кое-как прикрыв рассохшуюся от времени дверь, я волоком дотащила Джерарда до некоторого подобия низкой лежанки, с радостью обнаружив на ней изрядно траченные молью, но всё ещё вполне пригодные шкуры.
Снаружи раненой медведицей ярилась и выла буря, но я ощутила себя почти в безопасности в этом невзрачном жилище. В тёмной тесноте поселился стылый и затхлый дух покинутого дома, и я спешила наполнить его своим дыханием.
Очаг почти разрушился, к тому же у меня не было при себе ни трута, ни кремня. Запалить сырой хворост не удалось бы и человеку куда как более умелому, чем я, прожившая недолгую свою жизнь — бессмысленную и пустую — в отцовском замке, так что я достигла того лишь, что до крови рассадила себе пальцы, пытаясь добыть искру.
Впору было заорать, в бешенстве топая ногами от осознания собственной никчёмности, но тогда той самой искрой вспыхнула мысль о том, что вьющийся над кронами дым послужит хорошим ориентиром для поимки одной глупой девчонки, вздумавшей посвоевольничать.
Нет, Джерард, я не навлеку на нас бед`ы! Довольно, будет с меня…
Хотела подняться, и меня тут же повело, замутило; боковым зрением я уже ничего не видела, тьма наползала к центру.
Почти утыкаясь лбом в холодный земляной пол, я старалась дышать глубоко и размеренно. Который раз за день теряла сознание? А прежде ведь и не знала, каково это, в отличие от придворных дам, взявших моду лишаться чувств по поводу и без оного — что чаще.
Но сегодня я дошла до предела, исчерпала себя… как колодец, в котором не оставили и капли воды, и тщетно опущенное ведёрко царапает по дну.
Где-то совсем близко с треском и шумом ветвей рушились деревья.
Придерживаясь за стену, я подошла к Джерарду.
С его обмётанных белых губ срывалось хриплое затруднённое дыхание, и запертое в клетке рёбер сердце металось пойманным зверем.
Без сил я опустилась на край лежанки.
Он бредил, я не понимала слов, произнесённых на его родном наречии. Почудилось моё имя.
Нет, не почудилось.
— Ангэрэт… — прошептал он, — убегай… Спасайся… Ан…Ангэ… рэт.
Нет, мой рыцарь. Хоть теперь не гони от себя. Слишком поздно. Мне уже не спастись и не убежать, отрешённо думала я, пока онемевшие пальцы соскальзывали с застёжек.
Туника алой лужицей растеклась по полу.
Ах, что сказала бы белоликая Блодвен, какими словами заклеймила бы бесстыдную падчерицу, в презрении сжав тонкие губы!
Узнай мачеха прежде, и было бы мне два пути — в монастырь да в омут.
Как будто свадьба с риагом Стэффеном показалась бы лучшим исходом…
Но теперь мне не было до всего этого никакого дела.
Джерард будто искупался в ледяной воде, а мне нечем было согреть его, только своим теплом, которого должно хватить на нас двоих.
Я прижалась к нему всем телом, стараясь не потревожить ран, хоть он едва ли бы почувствовал теперь. Если бы могла, влила бы свою кровь в его вены, но, увы, это невозможно.
И оставалось лишь надеяться и верить, что Джед выживет.
Я лежала, вздрагивая в дурнотной вязкой полудрёме от каждого вздоха Джерарда, чувствуя, как понемногу возвращается к нему тепло… по мере того, как покидает оно меня.
Мне снилось, что под ударами стихии провалилась ветхая крыша, что от трескучей молнии занялось пламя, и приютившая нас хижина превратилась в погребальный костёр, один на двоих.
Пройдёт совсем немного времени, и над нашими головами вновь зашумит молодая листва…
Двое
1
Мысли проходили сквозь меня, как сквозь канву — незакреплённые нити, возникая, как укол, оставляя по себе болезненно-смутное чувство. Я действовала как некое неодушевлённое существо, движимое чьей-то волей. Словно бы какая-то другая девушка, хладнокровно устремившаяся к цели, заступила моё место; это она бросила свою окровавленную одежду и обрезала косы, это она, обирала мертвецов, это она выбрала дорогу — прочь от реки, она приветствовала укрывшую нас бурю. Я сумела, достигла потаённой лесной хижины, где упала на лежанку совершенно без сил.
Я пробудилась, а скорее с немым криком вырвалась из оцепенения с гибельной мыслью, что обнимаю мертвеца.
Страх мой остался страхом, но я не знала, к которому исходу на дороге меж жизнью и смертью Джерард был ближе.
Кое-как я оделась и, шатаясь, вышла прочь. Мир окутали вечерние сумерки, гроза отошла, и в убежище нашем кое-где сквозь щели в крыше сочилась вода. Непрочный мой сон оказался проницаем для яви: и молния и огонь небесный случились взаправду. Одинокое дерево, расколовшееся и обугленное, ещё тлело, как и земля под ним. Нет дыма без огня, но без тепла и горячей воды нам было не выжить. Запалив обмотанную лоскутом ветку, я перенесла огонь в очаг, местами полуразрушенный, но по-прежнему исправно дающий тепло. Низовой ветер размётывал слабый дым.
В хижине я нашла и кое-какую утварь, попорченную временем, и в который раз возблагодарила прежних обитателей, оставивших кое-что для странников грядущего. Котёл протекал, я залепила дырку куском окаменевшего хлеба.
Осень едва перевалила на середину, и до темноты мне хватило времени отыскать воду и возвратиться обратно. Вопрос «сумею ли?» я себе
