– А я тебе? – спросила в ответ и закрыла глаза.
Холодные Генкины ладони накрыли мои. Я вздрогнула.
– Открой глаза, Лиль.
Это приказ. И я не посмела ослушаться.
– Я люблю тебя, Лиль, – сказал Крокодил так серьёзно, что я поняла: это правда. Он не шутит. – И нет никакого договора. Он… липовый. Ну, какой договор, Лиль? Чушь собачья, не имеющая должной юридической силы. Я всё время ждал, что ты мне в лицо рассмеёшься и поймёшь, что всё это туфта. Это был всего лишь повод вернуть тебя, понимаешь?.. Я и расставаться не хотел.
– Почему же сказал тогда, чтобы я в тебя не влюблялась?
Это похоже на то, как малыши отношения в детском садике выясняют. Но, наверное, мы такие и есть сейчас – незрелые в своей любви. Спрятавшиеся за сто дверей. Одна – фантазёрка и выдумщица (сама выдумала, сама поверила), второй – косолапый крокодил, не умеющий правильно свои мысли выражать.
– Испугался, наверное, – сжимает он мне руку. – Знал бы, что ты сбежишь, язык бы себе вырвал.
Он вздыхает и ложится рядом. Отпихивает, выдавливает меня на середину кровати, утыкается лицом в плечо.
– Я тебя никуда не отпущу, Лиль. И сына не отдам, и кота. Я без тебя не могу. И не хочу. Да и Джина мне все части тела открутит, если ты уйдёшь.
Я глупо хихикаю. Смеяться мне больно. Горло огнём горит, но мне всё равно.
– А, ну, если Джина… тогда конечно. Останусь. А то как ты, бедный, будешь без всех частей тела жить? Без носа, например, или ушей. Хотя у Крокодилов уши маленькие, незаметные. Зато хвост большой. Без хвоста Крокодилам трудно.
– И кактусу без колючек – тоже, – подыгрывает он мне, захватывая в свои загребущие объятья.
Кажется, мне так хорошо, как никогда в жизни. Но на всякий случай я ещё раз прошу:
– Повтори, пожалуйста, ещё разок.
И в этот раз он не тупит, не говорит чушь. Сразу понимает, что я хочу услышать. Это, наконец-то, как с его умением угадывать мой размер, попадать в настроение моих мыслей или желаний.
– Я люблю тебя, Лиль. Очень-очень люблю.
Я вздыхаю, счастливая, улыбаюсь глупо, наверное, но мне сейчас всё равно.
– Я тебя тоже люблю, Ген. Всегда любила. Потому что ты у меня единственный и неповторимый Крокодил. Других таких нет.
– Выздоровеешь, сразу пойдём менять паспорт. И Котю я усыновлю. Больше никаких Белых. Только Северины! – ворчит Крокодилище любимое, а я балдею, меня плющит от счастья!
– Учти, – тычу я пальцем Генке в грудь, – я не беременная. А то ты там придумываешь что-то, сказочник.
– Ну, нет так нет, – покладисто соглашается мой муж. – Нет, значит будет, – бормочет он некоторое время спустя.
Пусть помечтает. Мечтать не вредно, иногда даже полезно. А у меня другие планы: учиться, Котю в школу подготовить, с наследством разобраться… Да мало ли у молодой замужней женщины всяких разных дел?
Эпилог
Время бежит быстро. Особенно, когда ты счастлив.
Минуты складываются в часы, часы – в дни, дни – в месяцы. Цепочка невероятных событий, открытий, ярких моментов.
С того знаменательного дня, когда мы наконец-то объяснились с Генкой, прошёл почти год.
– Ну, где вы там, скоро? – тереблю я своего любимого по телефону. – Джину не забудь, юного гения с Костиком забери. И маму, маму прихватите! Я знаю, что ты помнишь, но волноваться мне никто не запретит. Ты запрещаешь? Я тебя должна слушаться? Хорошо, мой падишах, твоя любимая и единственная жена слушается и повинуется. Но и ты не рычи, пожалуйста. К нам едут Серёга и Ева теперь почти Бандитовна, Юля и новое лицо в отечественном кинематографе Святославик. Не рычи. Нет, ты рычишь, Крокодил!
Ну, а что вы хотели? Восьмое марта, великий праздник! Я ему ещё забыла сказать, что и Джон с докторшей из санстанции, которая ему тут глазки строила, тоже едут.
Наша неугомонная Джина на нас не остановилась. Уж очень ей девочка тогда приглянулась. И когда она наконец получила свободу действий, то вовсю развернула свою паучью сеть, куда попадались хорошие, но очень наивные девушки, которых она во что бы то ни стало мечтала пристроить в хорошие руки.
Но я-то помню: Главный Спонсор весьма придирчив, и её фейс-контроль дано пройти не каждой кандидатке. Каноны они такие каноны, как ни крути.
Непрекращающийся звонок в дверь означает лишь одно: это подруга Юлька моя приехала.
Впереди меня к дверям трясёт толстой жопой Мистер Рыж. Он любим, разбалован, нагл, но бесконечно счастлив: больше нет ссылок (ну, почти), жрать дают от пуза, причем со всех рук, но это не мешает ему периодически показывать характер и клыки.
– Тадам! – сияет улыбкой Юлька, трясёт двумя бутылками шампанского и большим беременным животом. Сзади гордо поглядывает и собственнически накладывает большую ладонь с длинными пальцами на её живот восходящая звезда отечественного кинематографа Святослав Алдошин.
В то время, когда мой предприимчивый Крокодил спустил всех собак на проверку бизнеса, этот деятель доблестно встретил аудит, а затем сбросил все дела на Сеню-Ваню и смылся в столицу, под Юлькино отчаянное крыло.
Какое-то время им удавалось скрываться, предаваясь греху любви, а когда правда открылась, мой ненаглядный бушевал, как тайфун.
– Приспособленец, альфонс, ему бы только за женскую юбку держаться!
А я посмотрела в шальные Юлькины глаза и нежно поцеловала злого Крокодилища в губы. Это верный способ сбить его с прицела, даже когда он очень злится. Есть риск получить грозное «Аррр!», но крокодилов бояться – в джунглях не жить. А у нас джунгли очень населённые, так что мы закалённые.
– Оставь их в покое, – попросила я тогда. – Он умеет делать женщин счастливыми. Может, именно в этом его предназначение? Юлька вон счастлива. Как была с ним счастлива моя мама.
– А я? – ревниво спросил Генка.
– Что ты? – не смогла прочитать его тайные мысли. Как ни крути, а у моего Крокодилища большие проблемы с ясным выражением своих мыслей.
– Я умею тебя делать счастливой? – он не шутил. Когда дело касалось нас двоих, он вообще переставал правильно соображать. – Мне другие женщины не нужны, в отличие от некоторых. Но я бы хотел знать…
Собственник. Жуткий махровый тиран.
– Ты умеешь, – успокоила его, и на этом открытая конфронтация с четой «Слава и Юля» закончилась. Со временем они даже в гости начали к нам захаживать.
– Это ж твой так называемый отчим? – поперхнулась воздухом Джина, когда узрела Славу первый раз.
Она после бури с выяснением отношений, благополучно съехала, сказав, что это было то ещё испытание – изображать умирающую. И что после этого она не собирается отправляться к праотцам ещё лет сто.
