Это помещение действительно напоминало часовню, но вместокартин со сценами из Священного Писания и житиями святых по стенам былиизображены Арканы Таро.
Яркие краски удивительно хорошо сохранились, изображенияАрканов поражали своей выразительностью. Наверное, этому впечатлениюспособствовало мрачное, зловещее окружение.
Старыгин шел вдоль стены, разглядывая рисунки.
Маг с длинной седой бородой, с торжественно воздетым к небуволшебным жезлом. Жрица в высокой тиаре, с раскрытой книгой в руках.Императрица в расшитых золотом одеждах. Император в тяжелой золотой короне,сжимающий в руках символы власти. Папа в высоком головном уборе, с молитвенносложенными руками. Влюбленные — та самая пара, которая открыла Старыгину тайнуэтого подземного святилища. Колесница… Правосудие… Отшельник…
Дальше, где по очередности должно было размещаться КолесоСудьбы, Старыгин увидел другую фреску.
Она была гораздо крупнее всех предыдущих и выполнена всовершенно другой манере.
Если Арканы были нарисованы ярко, выразительно, эффектно, нобез тщательной проработки деталей, без стремления к реализму и портретномусходству, то эта фреска поражала именно своим мрачным, сосредоточеннымреализмом.
Казалось, над этой картиной потрудился сам Рембрандт — стаким тщанием, с таким искусством была воссоздана полутемная комната, едваосвещенная свечами в массивном золотом семисвечнике. Только Рембрандт мог такблистательно передать дрожащий свет этих свечей и клубящиеся по углам комнатытени, только Рембрандт мог так выразительно изобразить лица двух людей, занебольшим столом играющих в карты. В карты Таро, как понял Старыгин,приглядевшись.
Один из игроков был старик в темно-красных одеждах, сдлинной седой бородой и изрезанным морщинами лицом, казалось, вырубленным изодного куска дерева.
Лицо этого старика показалось Старыгину знакомым — кажется,этот человек действительно позировал Рембрандту для одного из многочисленныхпортретов, созданных амстердамским гением в последние годы жизни.
Но вот второй человек…
Одетый во все черное, он тоже был на кого-то неуловимопохож.., и в то же время не похож совершенно ни на кого. Казалось, его лицоменяется каждую секунду, как меняется море в ветреный день. Старыгин отступилна шаг, снова всмотрелся в это лицо — и вдруг понял, кого этот человекнапоминает ему.
Собственное отражение в зеркале.
Да, этот человек был похож на него, на Дмитрия АлексеевичаСтарыгина — хотя, возможно, этого сходства не было минуту назад и оно сноваисчезнет, стоит Старыгину отойти от картины. Этот человек был словно живоезеркало — он напоминал того, с кем сталкивался в данную минуту, и не тольковнешне напоминал, но и проникал в его самые потаенные мысли.
Старыгину и впрямь хотелось как можно скорее отойти от этойкартины, стоя перед ней, он испытывал какое-то странное беспокойство, емуказалось, что сейчас что-то произойдет, что-то непоправимое…
Он двинулся вперед вдоль стены часовни.
Снова перед ними были изображения Старших Арканов Таро.
Колесо судьбы — тот самый символ, который перед смертьюначертила на асфальте безумная женщина, покушавшаяся в Эрмитаже на картину.Сила… Повешенный…
Следующим должен был идти тринадцатый Аркан, Смерть, но рядкартин прервался. Старыгин оказался в самом центре часовни, там, где положенонаходиться алтарю.
И здесь, в тусклом свете чадящих факелов, он увидел то, зачем гонялся по всей Европе.
Групповой портрет роты стрелков под командованием капитанаФранса Баннинга Кока.
«Ночной дозор».
Старыгин не смог сдержать радостного возгласа, и этотвозглас трижды отразился от каменных стен часовни.
Но нет, это не было эхо, как показалось сначала Старыгину.
Это был звук приближающихся шагов.
Старыгин резко обернулся.
Звук шагов внушил ему внезапный страх, смутную тревогу,сменившую радость от долгожданной находки.
В первый момент он испытал облегчение: к нему приближаласьКатаржина.
— Куда ты пропала? — спросил Старыгин, и не узналсвой голос, который в этом подвале звучал глухо, как в преисподней. — Яждал, потом решил идти сюда один.
— Это правильно, — проговорила она, — этоправильно, что ты пришел сюда один. Здесь нам никто не помешает…
Ее голос тоже звучал странно — низко, хрипло, совсем непо-женски. И вся она была какой-то странной. Впрочем, в этом подвале всеказалось странным, Старыгин давно уже чувствовал себя не в своей тарелке.
Он подошел к картине, поймав себя на мысли, что неохотноповорачивается к Катаржине спиной.
— Ты видела? Мы нашли ее!
— Мы? — переспросила она. — Ты уверен?
И когда он взглянул на нее, удивленный, она приказалаголосом, резким, как удар хлыста, как выпад клинка:
— Отойди от картины! Не смей прикасаться к ней!
— В чем дело? — Старыгин пытался спрятаться заобыденные вопросы, стремясь отодвинуть от себя очевидное. — Что все этозначит?
Одетая в узкие черные джинсы и черную кожаную куртку, смрачным и решительным лицом она приближалась к Старыгину, держа руки вкарманах.
— Чего ты от меня хочешь? — проговорил Старыгин,невольно попятившись. Странное выражение ее лица его пугало.
Она подошла к картине и смотрела на нее пристально, в глазахее горел темный угрюмый огонь.
— Так вот она где… — пробормотала Катаржина, — амы-то гонялись за ней по всей Европе…
Старыгин почувствовал себя очень неуютно и бесшумно отступилназад. Сначала на шаг, потом еще на один. Он понятия не имел, что нужно делатьдальше — обращаться в полицию? Или в музей? В одном он был твердо уверен — стакой Катаржиной не стоит оставаться наедине в темном подвале.
Но кусок битого стекла хрустнул под ногой, и Катаржинаповернулась к нему и направила прямо на Старыгина маленький черный пистолет.
— Не уходи! — она криво усмехнулась. — Тыведь так прост и доверчив, любовничек! Так доверчив и простодушен! Ты такхорошо проделал для нас всю работу! Нам оставалось только, слегка подталкиватьтебя да следить, чтобы ты ничего не пронюхал раньше времени!
Старыгин застыл на месте. Голову словно охватил железныйобруч.
Как глуп он был! Как глуп и легкомыслен!
Очень многое в поведении Катаржины казалось ему странным,подозрительным — но он закрывал на это глаза! Сейчас же в голове, несмотря наболь, всплыли все неясности и двусмысленности в ее поведении. Ее явноепренебрежение к нему вначале, а потом проснувшийся интерес, как только онаузнала, что он — не обычный искусствовед, а тот самый Дмитрий Старыгин, которыйзамешан в истории с «Мадонной Литта».
