Время текло медленно. Васильев не ощущал, как мерзли ноги, как дотлевал в руках очередной окурок. Кати не было.
Наконец он пришел в себя и направился к шоссе. Едва он завернул за угол, как в ее окнах на восьмом этаже вспыхнул свет…
У автобусной остановки Васильев поймал частника, назвал водителю адрес и попросил:
— Только с заездом в супермаркет…
Через час он был во дворе дома, где когда-то жил Максим Копылов. В кухне светилось окно. «Не спит Мария Михайловна…» — подумал Васильев. В руках у него был огромный пакет с гостинцами для двух любимых женщин Макса — для «двух Марусек», как называл друг своих маму и дочку.
— Кто там? — испуганно спросили из-за закрытой двери, когда Васильев позвонил.
— Теть Маш, это я, Леша Васильев…
Дверь тотчас же открылась, и на пороге застыла женщина с такими же, как у Максима, пронзительно голубыми глазами.
— Лешенька… — сказала негромко и заплакала, прижимая к глазам уголок передника.
И тут же из глубины комнаты послышались легкие шаги, и с криком «Папочка!» в прихожую выскочила маленькая Машка. Она ткнулась Васильеву в ноги, обняла его и запрыгала, поднимая руки вверх.
— Маруся, Машенька, это не папа, деточка! Это дядя Леша… Вот так вот к каждому мужчине, мне уж гулять с ней неудобно, — виновато сказала Мария Михайловна. — Ой, Лешенька, что ж я тебя в прихожей-то держу! Проходи! А ты, Маруся, быстренько за тапочками. Ты же спала уже… Вот ведь беспокойное хозяйство…
Мария Михайловна беззлобно ворчала на внучку, а Васильев постепенно приходил в себя. Да что ж такое, сюрприз за сюрпризом жизнь подкидывает. Он так боялся к ним в дом ехать, боялся в глаза матери погибшего друга посмотреть, а ему так рады. «Ну и свинья же ты, Васильев!» — сказал он сам себе, стаскивая куртку и ботинки.
Маруська-маленькая уже вовсю ковырялась в большом мешке, который принес поздний гость. Нашла там игрушечного зайца и убежала с ним в комнату.
… — Как живем? Да спасибо тебе, Лешенька, слава богу все. Ребята твои крепко мне тогда помогли, во всем. Денег хватает. Да и пенсию Маше большую назначили. Живем. Да только жизнь ли это? Я на Машку без слез не могу смотреть — сиротинка полная. И что впереди ее ждет, кто знает. Мне-то уже шестьдесят шесть стукнуло. Сколько я еще протяну?… Хорошо, что здоровье не подводит… — Мария Михайловна механически разглаживала на клеенке кухонного стола несуществующие складки.
…Со стены Лехе улыбался Макс. Вот таким он его помнил: глаза нараспашку, улыбка от уха до уха, всклокоченные волосы. Под портретом в детской кроватке в обнимку с зайцем сладко спала Максова копия — Маша. Такие же глаза и улыбка, и даже папина ямочка на подбородке.
Как-то раньше Васильев не замечал, что папа и дочка так похожи. Да, впрочем, и времени всматриваться в черты лица не было. Дома у Макса они встречались, как правило, по делам, заседали на кухне, где нельзя было курить, потому что под ногами крутилась Машка, а у кухонной плиты — тетя Маша.
Они быстро решали свои вопросы и разбегались. Сто раз уже пожалел Васильев, что им не хватало времени на общение, что не ездили вместе отдыхать, даже в кино ни разу не выбрались вместе. Все казалось: вот еще немного, и все это будет. Но бизнес не давал продыху. И как снежный ком обрастал делами, отложить которые было невозможно.
Зато сегодня Васильев свободен, как Куба, но рядом нет Макса. И теперь он просто обязан хоть что-то сделать для его семьи.
— Теть Маш, а вы не будете против, если я летом Марусю возьму на дачу? Там у меня племянница, такая же, как Маша… Им весело будет…
— На дачу? Ой, Лешенька, возиться-то с ней неужели тебе хочется? Она ведь на месте не сидит совсем. Ну, если уж очень хочется… То и меня бы ты выручил — я хочу к сестре в Воронеж съездить. С Машей тяжело, а так бы и собралась…
— Ну и договорились. Я позвоню и приеду. А сейчас — откланиваюсь. — Васильев встал. — Мне еще ехать и ехать сегодня.
— Смотри, а то остался бы переночевать?
— Нет, Мария Михайловна, не смогу. Не усну… — Васильев вышел в прихожую. — Вы простите меня, если можете…
— Ну что ты, сынок… — Мария Михайловна шмыгнула носом. — Расплачусь сейчас… Что ты говоришь, Леша?! Никого я не виню. Судьба такая. Ты сам-то как? Получше здоровье?
— Ничего. Выкарабкался…
— Выкарабкался, — эхом повторила мать Макса Копылова. — Ну и хорошо. Храни тебя Бог…
— …Храни тебя Бог! — повторила она, закрывая за Васильевым двери.
IV
Лето выдалось солнечным и ясным. Оно наступило строго по календарю — в первых числах июня. Еще в мае в лесу можно было отыскать почерневшие снежные кучки, и холодный ветер с озера не давал забыть, что здесь немножко север и весна еще не кончилась. А в июне сразу распогодилось, потеплело так, что островитяне тут же разделись до футболок.
Гостиница стояла от монастыря на отшибе, поэтому Катерина смело разгуливала в любимых джинсах и тапочках на босу ногу. И только собираясь в монастырскую библиотеку, надевала сарафан или юбку. Настоятель храма отец Константин даже одобрил как-то Катерину, заметив, что она не входит на территорию монастыря в брюках. «Мы в гостях у вас», — ответила ему Катя.
Время на острове словно остановилось, хотя дни пролетали незаметно. Наверно, это оттого, что дел было невпроворот, но делать их надо было неспешно. Отец и сын Семеновы с утра уходили на другой конец острова, где с разрешения батюшки усиленно копали. Семенов-старший то, что нужно экспедиции — монастырскую кладку, вычищая камушек за камушком, фотографируя все и собирая образцы. У младшего из Семеновых — Антона — был интерес к истории войны в этих местах, и накопал он немало. И хоть главная цель экспедиции была иной, Авксентий Новицкий Антошину тему сумел протащить, убедив всех, что она тянет на отдельную экспозицию в краеведческом музее.
Марина Николаевна Лебедева, профессор университета, вообще занималась своей научной работой. Она говорила, что ее труд похож на труд золотоискателя: гора руды и крошечное зернышко драгоценного металла. В процессе у нее такой «руды» скапливалось немало. Для ее работы — невелика ценность, а для музея — огромное, тщательно перелопаченное поле материала. Поэтому, «золотое зернышко» она забирала себе, а все остальное — Новицкому. Он называл Марину Николаевну «наша голубушка» и сравнивал все сделанное ею с трудом китайского земледельца, у которого каждый комочек на огороде не лопатой измельчен, а собственными пальцами.
У Кати была работа, которая ей страшно нравилась. Она систематизировала добытое всеми, работала с рукописями, что-то обрабатывала и редактировала. Ей было хорошо и спокойно. Если бы не было так грустно…
Вечерами она подолгу бродила по берегу озера в надежде, что ей позвонит Васильев. Мобильный телефон и правда совершенно не работал нигде, кроме как у причала. Отсюда Катя звонила Ане или Юльке. Она не спрашивала, получилось ли у них что-то найти. Если бы получилось, они бы и сами ей сказали.
