— Ну что ж, на этом, наверное, можем здесь закончить. Я сейчас поднимусь к тебе наверх, Карсон.
Разочарованный репортер ушел, оставив их вдвоем.
— Давай потолкуем. Дамы, не оставите нас на минутку?
Услышав просьбу Ганнибала, Роза беспрекословно повиновалась. Она знала Быка совсем недолго, но уже поняла, что ему лучше не возражать. Триш колебалась, не желая уходить. Но Безупречный взглядом успокоил ее, и Триш отошла, но не выпускала мужчин из виду.
— О чем ты хочешь толковать, Бык?
За столько лет знакомства и беспрестанных поединков это был лишь второй их разговор. Оба отлично это знали.
— Ни о чем в особенности. Так, о жизни, о бизнесе — о семейных делах, — ответил Ганнибал.
— Это забавно, ниггер. Не о чем нам говорить. Ты достаточно высказался на виниле.
— Ты тоже.
— Просто я пытаюсь со всем этим покончить. Мы уже много лет соперничаем друг с другом, и каждый раз, когда мне кажется, что я наконец разобрался с тобой, ты возвращаешься. Иногда мне хочется сочинить такую песню, которая уничтожила бы даже память о твоем существовании.
— Но ты не можешь, старик. Это же я, неодолимый Бык.
— Пусть так. Неужели ты не устал от всего этого? Не хочешь двигаться дальше?
— Я и так двигаюсь и делаю большие дела. Прекрати ныть, чувак. Разве ты не видишь картину целиком?
— И что это значит для тебя: войти в историю? — спросил в ответ Безупречный.
— Да. Я всегда знал, что ты умный сукин сын. Я вижу картину целиком. И правда в том, что ни один из нас не достиг бы таких высот без другого, без великой эпопеи наших баттлов. Подумай об этом.
— Не о чем здесь думать. Не знаю, войду я в историю или нет. Но я знаю, что ты мне для этого не нужен, Бык.
— Ну что ж, продолжай себя обманывать. Именно поэтому мир вокруг тебя рушится на глазах, оставляя одни обломки. — Последнее заявление Ганнибала поразило Безупречного в самое уязвимое место. О чем он говорил? Неужели тоже видел неосязаемую трещину?
— Что ты имеешь в виду? — отважился спросить он.
Но Ганнибал пропустил вопрос мимо ушей:
— Ты говоришь, что устал. Я тоже. Хочешь положить конец этой войне?
— Да, давай прекратим ее.
— Отлично. Рэп стал мне порядком надоедать.
— Почему? Из-за того, что ты исписался?
— Мне даже не приходится больше писать: вся эта хрень сочиняется сама по себе. Да и денег с этого не так уж много. Я хочу большего. Кино — вот сила. Понимаешь, о чем я? К черту «Биллборд» и другие журналы, я хочу иметь кассовые сборы. А потом я проникну в империю Доу-Джонса и сделаю состояние Билла Гейтса. И тогда Карфаген завоюет весь мир. Слоны будут повсюду.
— Что ж, вперед, — благословил Безупречный: его забавляло, что Ганнибал перестал говорить о каннибализме.
— Я это сделаю. И не притворяйся, будто ты сам не хочешь завоевать мир.
— Ну что ты, я непременно это сделаю. И твои слова я запомню.
— Что ж. Думаю, война между нами не закончится, пока мы будем стремиться осуществить одну и туже мечту.
41Помощница ассистента художественного руководителя стояла за сценой и нервно постукивала указательным пальцем по циферблату часов, бросая красноречивые взгляды на Миху, а тот, оказавшись посреди всей этой толчеи и суматохи, только и мог гадать, куда подевался Карфагенянин. Рим ждал: оставалось всего десять минут до выхода на сцену. И сейчас Миха стоял посреди суеты осветителей и инженеров; толпы всякого рода рэперов сновали туда-сюда, не замечая его присутствия, а Ганнибала нигде не было видно. Миха не слышал слов помощницы, но ощущал ее беспокойство: она выкрикивала что-то в рупор и время от времени кидала на него злобные взгляды.
— Чего эта сучка так сердито на тебя смотрит? — раздался сзади знакомый голос.
Миха обернулся: Пожиратель собственной персоной стоял за его спиной.
— Йо, нам же на сцену через минуту. Где ты был? — спросил Миха.
— Болтал с приятелем. И потом, Бык ни для кого не будет мчаться со всех ног. Чертовы беложопые могут и подождать. Ты готов? — спросил Ганнибал, и Миха кивнул. Тут Ганнибал заметил: — Это ты так думаешь. К такому ты не готов.
Ганнибал направился прочь, не обращая внимания на помощницу ассистента художественного руководителя — он шел поговорить со своим диджеем Амра. Он сказал ему что-то на ухо: очевидно, давал последние инструкции перед выходом. Миха не расслышал слов, да и не придал этому значения. Теперь он успокоился: Ганнибал здесь. И его нервам предстояло впереди только одно испытание: выдержать гул и рев огромной аудитории.
Гевара, революционер хип-хопа, брат из Колумбии лет двадцати пяти-шести, вышел на сцену в футболке, на которой крупными буквами значилось: «Свободу Палестине». Перед этой многотысячной толпой он появился сегодня не как победитель или проигравший, не как приглашенный исполнитель. Он выступал в роли глашатая, словно Серебряный Серфер, возвещающий приход Галантуса[13]. Сейчас глашатай возвестил о начале войны и приближении армии слонов. До того как он закончил свое объявление, послышался рев приближающихся животных: он эхом пронесся по залу, вырываясь из многочисленных колонок.
Включился свет — и перед зрителями предстал Карфагенянин у стен Рима, обозревающий открывшееся перед ним будущее.
Пламя в его глазах разгоралось все ярче, он повел носом, словно ищейка, и учуял Безупречного в седьмом ряду. Славно, подумал он. Его план сработал бы лишь наполовину, не будь Безупречного в зале.
Бит загремел, словно надвигающееся стихийное бедствие. Ганнибал прорычал свой текст под аккомпанемент труб, вытанцовывая на сцене, как дикарь перед выходом на тропу войны. Он исполнил первую строфу на пару с Михой, выделяя голосом кульминационные строчки.
От Албанских Альп
До скал Нормандии
Мы несем час икс во имя дьявола.
Сжигаем Вавилон и Библию,
Карфаген приходит в Бруклин.
Ганнибал — генерал всех стран,
Он сам коронует, как Фаррахан[14],
Оставляет Халида[15] королем в наших сердцах.
Я изрыгаю новое пламя,
Чтобы люди выше подняли знамя,
Я дарую страсть пассивным
