Голос его звучал так тихо и ласково, черные глаза так завораживали Марию под монотонный шум дождя, что она едва не приникла к нему. Сильные руки Стаффа снова обвили ее талию, слегка притянули Марию, губы потянулись к ее губам — и она, уже не сопротивляясь, безвольно прижалась к нему всем телом; мысли и страхи отодвинулись куда-то, и она отвечала поцелуями на каждый его жгучий поцелуй. Она обхватила спину Стаффа, чувствуя сквозь бархат дублета его железные мускулы. Он подался немного вперед, надежно удерживая ее в кольце своих рук. Огонь его губ опалил шею Марии, спустился ниже, до пышных грудей, выступавших над тонкими кружевами из глубокого выреза. Ее голова откинулась на плечо Стаффа, она упивалась прикосновениями его языка. Его дыхание обжигало ей рот.
Устоять перед таким натиском было невозможно, и Мария, борясь с собой, закрыла глаза. Дыхание перешло в мелкие частые всхлипывания, которые не зависели от ее воли. Внизу живота медленно разгоралось пламя, вдоль спины же пробегал озноб.
— Любовь моя, любовь моя, — приговаривал Стафф, целуя обнаженную грудь. Он вскинул голову, резко, чуть ли не грубо, выпрямил стан Марии и еще раз крепко поцеловал в губы. Она ясно, всем телом и всей душой ощущала каждое его прикосновение, каждый взгляд. Он крепко прижимал ее к себе, а когда заговорил, голос его дрожал.
— Пора возвращаться, не то они все кусты прочешут в поисках нас. И если мы пробудем здесь еще немного, что же они увидят? Как вы лежите на земле, под дождем, с задранными юбками!
Он разжал объятия, и Мария, под его пылающим взглядом, привела в порядок растрепавшиеся волосы, быстрыми движениями дрожащих рук расправила складки платья.
— Вообще-то я честно намеревался просто отыскать вас и отвести к пристани, милая моя, но, когда увидел вас здесь, совсем одну, ничего не мог с собой поделать. Уже столько лет я тянусь к запретному плоду, Мария, а ведь не отличаюсь ангельским терпением. Вы рассердились на меня сегодня за то, что я целовался с Мод, — да сколько лет я улыбаюсь вам, смеюсь, вдыхаю ваш дивный аромат, смотрю вблизи на это хорошенькое личико и стройную фигуру, а после коротко раскланиваюсь, желаю вам доброй ночи, и вы уходите в постель к Виллу или Генриху. Это ли не адские муки? — Он протянул руку и пригладил ее волосы. — Поверьте, Мария, за все эти пять лет с кем бы я ни спал, я представлял на их месте вас. А если нет, то ваше лицо являлось мне после, дразнило меня, искушало, преследовало. Понимаете ли вы это?
Она кивнула, глядя на него широко раскрытыми глазами. Все это было похоже на сон, ей хотелось, чтобы они вечно оставались вот так, вместе, укрывшись от всего света. Потом Мария услышала свой лихорадочный голос:
— Я полагаюсь на вас, как ни на кого другого, Стафф, милый, хотя порой стараюсь не признаваться в этом даже самой себе.
Он высунулся из беседки, посмотрел налево, направо, вернулся к ней и коротко поцеловал в губы.
— Мне нужно больше, куда больше, чем одно ваше доверие, Мария Буллен, и я этого добьюсь. Однако нам надо быть осмотрительными, осторожными. Я не желаю, чтобы одна-единственная ошибка, порожденная страстью, поставила под удар вашу безопасность или самую возможность для нас быть когда-нибудь вместе.
Он вышел из увитой розами беседки, ласково потянув Марию за собой, и она с удивлением заметила, что дождь почти прекратился. Стафф до боли крепко прижимал к себе ее руку.
— Быть может, скоро наступит день, встретится такое место, где у нас будет время закончить то, что мы лишь начали сегодня, милая моя. На дорожке никого не видно. Возвращайтесь. Я приду очень скоро с другой стороны. Ступайте. Ну же!
Мария повернулась на негнущихся ногах и поспешила по мокрой дорожке из хрустящего гравия к полосе деревьев, за которыми скрывался выход на пристань. Сердце бешено стучало, в спешке и волнении она даже позабыла приподнять на ходу намокшие юбки. Пусть король прогонит ее, пусть ненавидит Вилл и бушует отец. У нее есть человек, который любит ее, на которого она может положиться. Она быстро обернулась, взглянула, но Стафф исчез, будто его там никогда и не было.
Мария стремглав неслась к пристани между рядами тисов с низко нависающими ветвями, а дождь начал капать снова. Ее место рядом с королем было свободно, но по другую руку от себя тот поместил Анну. Вилл безразлично вглядывался в противоположный берег Темзы, а хорошенькая Мод Дженнингс сидела с целой охапкой роз на коленях.
Глава восемнадцатая
17 октября 1525 года
Элтгем
Все лето, пока наводившая ужас потница бродила по узеньким улочкам тюдоровского Лондона, в Элтгемском лесу кормились и нагуливали жир большие стада косуль и ланей. Сразу после восхода солнца и перед самым закатом некоторые из них смелели настолько, что забредали, перебирая стройными тонкими ножками, в сады и на зеленые лужайки перед домами. Сами того не ведая, они напрашивались на стрелу, на своры королевских гончих и отряды дворян, которые безжалостно охотились на них в продолжение всех тех месяцев, что двор укрывался в чащобах Кента от потливой горячки.
Прошла неделя с тех пор, как король Генрих снова приехал сюда — охотился на оленей, весело скакал под звуки рожков и пировал за ломившимися от яств столами под мощными потолочными балками заново перестроенного охотничьего дворца. Королевы здесь не было: на все это долгое, полное опасностей лето она была заперта в Бьюли; зато на пологих склонах Элтгема, среди зарослей вязов, ясеней и берез, звенели веселые голоса фавориток Его величества.
Мария ехала на охоту в узком кругу королевских приближенных, рядом с ней — непрестанно смеющаяся Анна, которая теперь неизменно находилась неподалеку от короля. Всякий раз, как король попадал стрелой в крупную косулю или травил собаками оленуху, Мария замыкалась в себе — кровавые сцены охоты не увлекали ее, как прежде. Поначалу она восприняла приступы дурноты как указание на то, что снова носит дитя, но скоро убедилась, что это не так. Отвращение к истреблению грациозных животных как-то было связано в ее сознании с растущей холодностью и отчужденностью, которые демонстрировал ей Вилл Кэри, тогда как король перестал звать ее на свое ложе. Как и все придворные, Мария отлично знала, что Анна искушает короля и не дается ему в руки, спит в одиночестве. Мария убеждала себя, что рада охлаждению короля, однако на душе у нее становилось все более тягостно.
День выдался свежий, чересчур прохладный, хотя стояла лишь середина октября, да и солнце светило ярко. Мария удовольствовалась тем, что ехала в дамском седле позади всех охотников и смотрела на Стаффа в зеленой шапочке — он был немного впереди, ближе к середине группы. Его сильное тело ритмично подпрыгивало в седле Санкторума[103], огромного выносливого жеребца.
— Необычное имя для коня, зато охотник непревзойденный, — проговорила она вслух, чтобы успокоиться. А вспомнив, как два дня назад Стафф добыл дичи куда больше, чем сам король, добавила: — Кто еще осмелился бы на такое?
