Не исключено, что причина столь неуверенного начала романа кроется в интеллектуальном соперничестве. Продолжение лишь укрепляет эту неуверенность. Из блистательной поэтессы Луиза, можно сказать, превращается в гольдониевскую героиню, деклассированную, не сумевшую вписаться в аристократическую и вдобавок разорившуюся семью мужа, хотя аристократизм их и весьма недавней пробы. Ее презирает свояк — женоненавистник Карло, высмеивающий ее «горячечное и беспочвенное воображение» и ее «поэтические взлеты»; он выставляет ее истеричной, вздорной дамочкой с «мстительным и вспыльчивым характером»; по его словам, это «бедная женщина, усталая и запутавшаяся», преследующая собственного мужа только за то, что она находит его «ленивым и беспечным». Желая видеть супруга более серьезным и менее легкомысленным, она своей мелочной и педантичной экономией терроризировала семейство Гоцци, пытаясь предотвратить его разорение, что, по мнению Карло, было совершенно бесполезно.[545] Ее начинает презирать муж, гениальный журналист, осуществивший реформу Падуанского университета, талантливый автор, однако наделенный неуравновешенным характером: убежденный, что судьба преследует его, он в 1771 г. пытается совершить самоубийство, бросившись в воды канала в Падуе. Решив жениться на Луизе, чтобы «успокоить совесть и не давать злоязыким людям делать честь свою мишенью для острот», он довольствуется тем, что делает ей целый выводок детей, позволяет ей использовать свое дарование для переводов «в четыре руки»[546] и вовлекает ее в неудавшийся эксперимент по руководству театром, заставляя полностью позабыть о других музах. Так именно Луиза подтверждает тезис Гаспаро: домашнее хозяйство непременно возьмет верх над творчеством. И все-таки давать Луизе образование стоило, ибо ее литературный путь, пусть даже и оборвавшийся в самой его середине, стал поистине символическим. Он являет собой модель, образец, — и положительный, и отрицательный. Но главное, он являет собой этап, пример для других, которые пойдут дальше.
Против отцовской воли
Элизабетта Каминер Турра (1751–1796) — одна из тех, кто идет дальше. Она также выросла в благоприятной среде, несомненно еще более способствующей ее интеллектуальному становлению, нежели условия, в которых воспитывалась Луиза. Мать Элизабетты хотела сделать из дочери модистку. Но вряд ли с этим был согласен ее отец Доменико Каминер, довольно известный историк и журналист, друг Гольдони, бывший в 1763 г. директором «Венецианской газеты» (после Гаспаро Гоцци), а в 1768 г. ставший основателем «Литературной Европы», литературно-библиографической газеты, к сотрудничеству в которой привлекаются самые просвещенные умы того времени. Девушка получает поддержку и заодно восхищенные вздохи Альберто Фортиса, бывшего брата-августинца, страстного любителя естественных наук и литературы, безоглядно увлеченного минералогией, одного из самых остроумных людей своего времени. Фортис околдован Элизабеттой и, как и подобает верному рыцарю, ловит каждый вздох своей дамы. «Юная венецианская блондинка, восхитительная и образованная, нежная и скромная нравом, словом, образец совершенства» — таков идеальный портрет девушки в описании Фортиса.[547] Элизабетта поощряет своего интеллектуально-литературного чичисбея (подобного поклонника явно недоставало после замужества Луизе). Помимо Фортиса, она очаровывает также сенатора, маркиза Альбергати Капачелли, болонского друга Гольдони, «человека любезного и образованного, являвшегося истинным украшением общества»,[548] автора нескольких комедий. Переписка маркиза свидетельствует, что он был сильно влюблен в Элизабетту; однако, принадлежа к богатой патрицианской семье, зорко следившей за его карьерой, он не решился жениться на ней. Впрочем, и она не хочет совершить ошибку Луизы и, по мнению маркиза, остается «милой, но холодной и бесстрастной», скорее «безразличной, нежели искренней», чем и заслуживает упреки влюбленного маркиза.[549] Под обаяние ее чар попадает также Джованни Скола, адвокат из Виченцы, активный сотрудник «Энциклопедической газеты», сумевший с редкостным пониманием представить венецианцам труды Локка, Даламбера, Гельвеция, Робертсона и передовые идеи ломбардских реформаторов, предварив их серьезным критическим анализом.[550] Он ищет у нее поддержки, ободряет ее и призывает не ограничиваться традиционно «женскими» жанрами, а подхватить эстафету Гольдони: «Разве в нашей несчастной Италии нет больше авторов, кроме Гольдони? Неужели искра итальянского гения, вспыхнув раз, никогда более не загорится вновь? Неужели наша Переводчица никогда не встанет в ряды Авторов?»[551]
В противоположность Луизе, Элизабетта не собирается вести баталии в замкнутом домашнем кругу. Борьба за выход из этого тесного круга, за полноправное участие в интеллектуальной жизни вполне может стать ее девизом, ее культурной программой. Для театральной, литературной и философской Европы подобная программа рассчитана прежде всего на мужчину, но Элизабетта, выступая наряду со всеми и одновременно против всех, осуществляет ее, заявляя о себе во всех областях культурной и литературной жизни. Она играет роль хозяйки салона в журналистских и театральных кругах. В противоположность Мирандолине Гольдони, которая в конце концов из экономических соображений и в соответствии с волей покойного отца выходит замуж за своего слугу, Элизабетта не собирается мириться с родительской властью. Она самоутверждается, поступает против отцовской воли, превращает газету с символическим названием «Энциклопедическая газета» в орган интеллектуальных баталий и размышлений, а затем начинает издавать «Новую энциклопедическую газету». Вскоре издание перестает быть местным и получает распространение по всей Италии — от северной ее части до центральной, становится рупором новых идей, пришедших из Англии и Франции. Она вступает в сражение с Венецией и, выйдя замуж за Антонио Турра, врача из Виченцы, признанного авторитета в ботанике и не слишком требовательного супруга, переводит редакцию на материк, в Виченцу, намеревается пробудить этот город и вывести его из состояния застоя методами, которые некоторым могут показаться излишне резкими.
Такая энергия — один из ключей к успеху задуманного предприятия. Элизабетта занимается распространением газеты, письмами читателей, финансовым руководством, статьями, пишет сама, причем на самые разные темы: театр, литература, философия, политика. Однако руководства редакцией ей недостаточно, и вместе с мужем они создают типографию, чтобы ни от кого не зависеть и издавать все, что ей покажется необходимым. Глубоко убежденная в необходимости знакомства Венеции с европейской культурой, она, как и Луиза, стремится сделать это посредством переводов, распространения переводных изданий; но и в этой области, как и во всем остальном, она придерживается эклектических воззрений, а главное, постоянно пребывает в состоянии полемики. Она издает целую серию переводных сочинений о воспитании детей и подростков, размышления о браке, среди которых по крайней мере три произведения принадлежат перу жены принца де Бомон.[552] Она переводит очерк современной истории[553] и буколические стихи швейцарского писателя и гравера Соломона Гесснера. Она издает сборники переводов пьес, и прежде всего французских, оказывая предпочтение Луи Себастьяну Мерсье, а также английских, немецких и испанских авторов. Ее концепция перевода соответствует запросам времени — не столько переводить, сколько «подражать» и приспосабливать оригинал к венецианским вкусам. Она не следует пожеланию Джованни Скола и не стремится утвердиться как автор, ибо полагает, что «лишена талантов, необходимых для написания достойного театрального произведения».[554] Ее подход к театральному творчеству созвучен нашему времени. Элизабетта не довольствуется осмыслением текстов: в Виченце она создает театр и единолично руководит им, а также открывает школу декламации.
