Он подождал, пока Менедем и Соклей назовутся, и продолжил:
— Итак, у вас есть львиная шкура? Дайте-ка мне на нее взглянуть.
Менедем и Соклей продемонстрировали шкуру Диогену, как только что демонстрировали ее младшему жрецу.
— Разве она не великолепна, отец? — спросил Диомедон.
— Пока не знаю, стоит покупать шкуру или нет, — ответил Диоген. — Зато знаю, что ты, вероятно, прибавил лишние двадцать драхм к ее истинной стоимости. — Он бросил на Менедема наполовину сердитый, наполовину насмешливый взгляд. — Так ведь?
— Господин, я понятия не имею, о чем ты, — с самым невинным видом ответил Менедем.
Диоген фыркнул.
— Да уж, так я тебе и поверил!
Наклонившись к шкуре, он покачал головой.
— Чтобы увидеть, насколько она хороша, мне нужно освещение получше. Принесите ее к алтарю.
На алтаре дымились обернутые жиром бедренные кости. Горячий металлический запах крови все еще стоял в воздухе, жужжали мухи: двое храмовых прислужников разделывали священное приношение Полемея. Это был вол; македонец мог позволить себе самое лучшее.
— Он взял мясо? — спросил Менедем.
— Нет, — ответил Диоген. — Он отдал животное целиком. Вы не желаете получить пару кусков? Нам бы не хотелось, чтобы мясо пропало зря.
— Спасибо. Это очень щедро с твоей стороны!
Как и большинство эллинов, Менедем редко ел мясо, хотя очень его любил.
— Это позволит мне почувствовать себя одним из пожирающих говядину героев «Илиады», — с улыбкой сказал Менедем. Он поискал подходящие строки и нашел их: — Это из речи Агамемнона, помнишь?
Если старейшинам пиршество мы учреждаем, ахейцы,
Там приятно для вас насыщаться зажаренным мясом,
Кубками вина сладкие пить до желания сердца;
Здесь же приятно вам видеть, хотя бы и десять ахейских
Вас упредили фаланг и пред вами сражалися медью.[6]
Диоген улыбнулся.
— Ты хорошо знаешь поэта.
— Надеюсь, — ответил Менедем. — Мой двоюродный брат мог бы процитировать тебе чуть ли не любую новомодную и замысловатую вещь, — (при этих словах Соклей слегка дернулся, но промолчал), — а мне вполне хватает Гомера.
Менедем не упомянул, что любит также непристойного Аристофана; Диоген не походил на человека, который смеется над шутками вроде той, что кто-то обосрался.
— Сколько ты хочешь за львиную шкуру? — спросил жрец.
— Четыре мины, — ответил Менедем.
— Я дам три, — быстро сказал Диоген.
Они почти сразу сговорились на трех минах и пятидесяти драхмах, и Диоген помахал пальцем перед лицом пораженного Менедема.
— А ты ожидал долгого шумного торга, да?
— Ну… да, почтеннейший, раз уж ты спрашиваешь, — признался Менедем.
— Я не люблю торговаться, — проговорил Диоген. — Это пустая трата времени. Мы все равно пришли бы к тому же самому через полчаса, так почему бы не использовать это время на что-нибудь другое?
— Это вполне логично, — сказал Соклей. — Но очень немногие люди с этим согласны, поэтому мы тратим много времени на торг. Некоторые превращают его в игру вроде костей или бабок.
— Глупость, — заявил жрец Зевса.
Менедем кивнул, хотя вообще-то не считал, что Диоген прав. Если бы жрец начал с предложения двух мин и ожесточенно торговался бы, он смог бы получить свою шкуру за три мины, а не за три с половиной. Он сэкономил время, но потерял деньги. А что важнее? Во всяком случае, Менедем знал, что важнее для него самого.
Диомедон отправился в храмовую сокровищницу, чтобы принести деньги, и, когда он вернулся, Соклей быстро сосчитал драхмы.
— Ты аккуратный юноша, — сказал Диомедон. — Это прекрасная черта в столь молодом человеке.
— Спасибо, господин, — проговорил Соклей. — Могу я взять мешок, чтобы сложить в него монеты?
— Конечно, — ответил Диомедон. — Я заверну мясо в тряпку, чтобы ты не испачкал кровью хитон.
— Ты очень любезен, — сказал Соклей.
Закончив дела, Менедем с Соклеем покинули храм, всего в нескольких домах от которого обнаружили таверну.
— Зажарим здесь мясо? — спросил Менедем, искоса хитро взглянув на двоюродного брата. — А если там вдобавок есть и хорошенькие служанки, они могут позаботиться и о нашем с тобой мясце!
— Я знал, что сейчас ты скажешь что-нибудь этакое. Ну что, любитель Гомера, разве у поэта есть такая строчка?
— Я не говорил, что читаю только Гомера, — возразил Менедем. — Хотя, если бы Диоген подумал именно так, — он пожал плечами, — я не стал бы его разуверять.
— Этот жрец не столь осторожен, как думает, — негромко проговорил Соклей. — Среди монет, которые дал нам его сын, множество афинских «сов», эгинских «черепах» и других денег куда тяжелее стандартных монет Птолемея. Так что, если считать по весу, мы заработали больше.
— Просто замечательно, — ответил Менедем. — Я на это и надеялся. Для некоторых людей, особенно для тех, кто не бывает за пределами своего полиса, одна драхма ничем не отличается от другой. И если ты разбираешься в этом, тебе порядком повезло.
Он зашагал к таверне, Соклей последовал за ним.
— Радуйтесь, друзья! — приветствовал их хозяин таверны с таким явным протяжным дорийским акцентом, что даже Менедем, сам изъяснявшийся на схожем диалекте, улыбнулся.
Хозяин указал на тряпку, в которую было завернуто мясо.
— Если вы, ребята, только что не принесли жертву, я ничего не смыслю в жизни. Хотите, чтобы я приготовил это для вас?
— Если можно, — ответил Менедем.
Осмотревшись по сторонам, он неслышно вздохнул, ибо не заметил ни одной красивой служанки.
Соклей выложил мясо на прилавок, выплюнул в ладонь пару маленьких монет и положил их рядом со свертком.
— Вот.
— Благодарю. — Хозяин таверны бросил деньги в специальную коробку и, развернув мясо, кивнул. — Я зажарю его по вашему вкусу. Вы ведь не захотите есть мясо без гарнира, верно? И пожелаете запить вином, а? Судя по вашему виду, юноши, вы любители всего самого лучшего. У меня есть прекрасное хиосское — даже амброзия богов не может быть лучше, и это правда.
Что было правдой, так это то, что хозяин беззастенчиво врал. Владелец подобных заведений получал за вино с незнакомцев и наивных местных жителей втрое больше, чем если бы те знали, что они пьют на самом деле.
Менедем покачал головой.
— Мне будет вполне достаточно пары чаш обычного.
— И мне тоже, — сказал Соклей.
