— Немного, — удрученно сказал Менедем. — Здесь все время причаливают суда с Родоса. Мы не получим особой прибыли от продажи благовоний или чернил — и разве можно надеяться продать тут шелк, который мы только что купили? Разве что себе в убыток: жители Коса могут приобрести шелк прямо у тех, кто его делает, им не нужны посредники.
— Я все это понимаю, поверь, — ответил Соклей. — Но мы должны платить морякам, где бы ни находились и чем бы ни занимались, а талант, полученный от Птолемея, тает, как жир на жертвенном огне.
Перестав барабанить по бедру пальцами, Менедем вдруг щелкнул ими:
— Я знаю, как можно выручить деньги! У нас ведь есть две львиные шкуры. А на Косе львы не водятся. Где-то в городе должен быть храм Зевса, и изображению бога не помешает настоящая львиная шкура!
— Верно, — улыбнулся Соклей. — И ты прав — мы должны получить хорошую цену хотя бы за одну шкуру. Отличная идея. Да ты просто молодец!
— Спасибо, — ответил Менедем. — Если бы мы сумели выторговать восемь или десять мин, все было бы прекрасно.
— Жаль, что у того парня в Кавне не было в придачу и шкуры леопарда, — заметил Соклей. — Я знаю, где находится храм Диониса.
— Да, помню, мы проходили мимо по пути от дома Птолемея к гавани. — Менедем пожал плечами. — Все, что мы можем сделать, однако, — это выжать как можно больше из того, что у нас есть.
Как это часто бывало в эллинских городах, Менедему пришлось пожертвовать несколькими оболами, чтобы найти храм Зевса. Знания тоже считались товаром и редко отдавались за бесплатно. Заплатив маленькую серебряную монету, Менедем с раздражением выяснил, что храм лежит всего в паре кварталов от рыночной площади.
Это было небольшое, но изящное здание в новом коринфском стиле, с колоннами, чьи капители походили на перевернутые колокола и были украшены орнаментом из листьев аканта.
— Красиво, — сказал Соклей, любивший современную архитектуру.
— Да, если тебе нравятся подобные вещи, — ответил Менедем. — Но лично мне излишества не по душе. Мне больше нравится старый добрый дорический стиль — никаких цоколей у колонн, простые капители, которые нужны только для того, чтобы поддерживать архитрав и фриз. А эти причудливые коринфские колонны… — Он скорчил гримасу. — Они похожи на сад, который так и хочется подстричь.
— Если хочешь знать мое мнение, то простое и слишком простое — совершенно разные вещи. А дорические колонны слишком низкие. Эти коринфские могут быть выше при той же самой толщине, и благодаря им здание кажется изящней.
— И благодаря им здание имеет больше шансов рухнуть при землетрясении, — язвительно добавил Менедем.
Они с Соклеем сплюнули в подолы своих туник, чтобы отвратить беду. На побережье Внутреннего моря землетрясения и так часто являлись без приглашения, не хватало еще накликать эту напасть.
Когда братья взошли по ступенькам, их приветствовал юный жрец и указал туда, где стояла мраморная культовая статуя верховного бога, выполненная в рост человека.
— Вообще-то мы пришли, чтобы украсить эту статую, — сказал Менедем. — Покажи ему, Соклей.
— Сейчас.
Соклей развязал ремешки кожаного мешка, который принес с собой, и вытащил львиную шкуру. Менедем помог расстелить ее на полу.
— О, какая красивая! — Жрец хлопнул в ладоши. — Мне бы хотелось видеть ее наброшенной на плечи бога. Но, боюсь, вам придется торговаться не со мной. Вам нужно поговорить с моим отцом, Диогеном. А меня, кстати, зовут Диомедон.
— Рад познакомиться. — Менедем назвал себя и продолжал: — А это, как я уже сказал, мой двоюродный брат, Соклей. А где твой отец? Ты можешь его позвать?
— Он совершает жертвоприношение за храмом, — ответил Диомедон. — Как только он закончит, он наверняка будет рад с вами поговорить. Надеюсь, вы сможете заключить сделку. Боюсь, одной раскраски недостаточно, чтобы статуя производила сильное впечатление.
— Думаю, с тобой мы бы договорились быстрее, чем с твоим отцом, — с улыбкой сказал Менедем.
— Конечно. — Диомедон тоже улыбнулся. — По мне видно, что я легко расстаюсь с деньгами. С отцом вам придется куда труднее.
— А почему ваш алтарь находится за храмом, а не перед ним? — спросил Соклей. — Обычно делают по-другому.
Диомедон кивнул.
— Я знаю. Когда возводился этот храм — а с тех пор прошло уже почти шестьдесят лет, тогда полис только начал строиться, — один из жрецов пошел к оракулу в Додоне, и бог его устами в числе прочего посоветовал поставить алтарь там, где он сейчас находится.
— С таким невозможно поспорить, — заметил Менедем.
Судя по виду Соклея, тот был не прочь поспорить, но Менедем кинул на двоюродного брата взгляд, который заставил его промолчать. В конце концов, они явились сюда, чтобы продать львиную шкуру, поэтому раздражать и сердить здешних жрецов было не в их интересах.
— А вот и отец идет, — сказал Диомедон.
Жрец, что вошел в храм через дверь, расположенную рядом с культовой статуей, был как две капли воды похож на сына, вот только что волосы у него уже начали седеть. Не замечая ни Диомедона, ни двух родосцев, Диоген повернулся к человеку, который только что принес жертву, и сказал:
— Бог был рад принять твое подношение.
— Я был рад его принести, — ответил тот.
Он был таким высоким, что ему пришлось нагнуться, чтобы пройти в дверной проем.
Менедем подтолкнул локтем Соклея, но тот уже и сам узнал Полемея.
— Отец! — окликнул Диомедон. — Эти люди хотят продать храму львиную шкуру, чтобы можно было набросить ее на плечи бога.
— Вот как? — отозвался Диоген. — И во сколько нам обойдется такая шкура?
Услышав это, Менедем понял, что торговаться со старшим жрецом будет куда трудней, чем с его сыном.
Полемей зашагал по наосу за Диогеном.
— А, родосцы, — прогрохотал он. — Можно было догадаться!
— Радуйся, — вежливо сказал Менедем.
— Вы знаете этих людей, господин? — спросил Диоген у племянника Антигона.
— О да! Два мошенника, больше всех других заслуживающие кнута, — ответил Полемей с отвратительной ухмылкой. Но потом слегка смягчился: — Это капитан и тойкарх судна, доставившего меня с Халкиды. В море они неплохо знают свое дело.
— Почему ты принес жертву, почтеннейший? — поинтересовался Соклей.
Ухмылка Полемея исчезла, ее сменил сердитый взгляд.
— А на суше эти двое вечно лезут в чужие дела, — прорычал он и зашагал прочь из храма.
— Человек дурного нрава, — заметил Диоген, что было сильным преуменьшением.
Потом жрец взял себя в руки.
— Я — Диоген, как, наверное, уже сказал вам мой сын.
