Нет, она не сдвинулась с места. Должно быть, Да Лун обманулся. Он еще раз перечитал комментарий к гексаграмме. «Во времена тьмы следует проявлять осторожность и сдержанность». Что проку в этом совете? Или Да Лун привлекает к себе внимание могущественного врага? Что же это за могущественный враг? На что намекают китайские мудрецы? Может, они хотят, чтобы Да Лун во всеуслышание признался, что жена сама виновата в том, что с ней произошло? Но это наглость, требовать такое. Это низость, неслыханная подлость. Все восставало в нем против одной этой мысли. Да Лун просто не может написать такое Инь‑Инь, при всем своем желании. Кроме того, он сомневался, что они приведут в исполнение свою угрозу. Противник загнал его в угол, как это бывает при игре в го. Его белые камушки взяты в кольцо, прорыв невозможен, с какой стороны доски ни рассматривай позицию.
Граница между жизнью и смертью текуча и эфемерна, как поверхность реки. Скажи мне, Да Лун, возможно ли любить другого больше, чем себя самого? Или это наша с тобой тайна? Мы верны себе, когда остаемся верными нашим возлюбленным. Мы должны расстаться, Да Лун. Я уйду, и ты когда‑нибудь последуешь за мной. Я буду ждать тебя, я обещаю быть терпеливой. Отпусти меня, Да Лун. Позволь мне уйти.
Да Лун продолжал листать «Книгу Перемен».
– «Во времена мрака, – прочитал он как мог громко, краем глаза косясь на жену, – следует пребывать в беспрерывных поисках нового места. Кто не склонен к внутренним компромиссам и хочет остаться верным своим принципам, тому несчастье».
Эти ли слова он выискивал так долго? «Следует пребывать в беспрерывных поисках нового места». Но где его искать?
У него не осталось ни цели, ни пристанища. Только этот маленький дом и эта жизнь. Да Лун чувствовал себя путником, который дошел до конца дороги. Она вывела его на скалу, теперь под ним бушует море. И обратного пути нет.
Разумеется, Сяо Ху был прав. Кто бы ни оказывал на него давление, «Саньлитунь» или администрация в Иу или Ханчжоу, они сильнее. У них власть, а что есть у него, кроме упрямства? Да он просто упертый болван! Что стоит ему написать эту чертову бумагу! Тем самым он освободил бы Инь‑Инь из тюрьмы, а положение Минь Фан не ухудшилось бы, совсем наоборот! Он мог бы обеспечить ей лучший уход. И чем он занимается вместо этого?
Да Лун прокашлялся и открыл гексаграмму 47.
КУНЬ. ИСТОЩЕНИЕ.
«Есть времена бедствий и времена побед. Но вы можете приблизить победу, если встретите нужного человека. Сильный человек и во времена бедствий полон сил, и эти силы – залог будущих побед. Они – выдержка, которая может противостоять судьбе. Но тому, чья сила сломлена, победы не будет».
Да Лун перечитывал эти строки снова и снова. «Тому, чья сила сломлена, победы не будет».
– Минь Фан, – тихо позвал он, – неужели это про меня?
Неужели это моя сила сломлена? Нет, не верю. Я знаю, ты стала бы возражать, если бы могла. Ведь сильный человек не стал бы во всеуслышание болтать о том, что прячет его отец под полом на кухне. Он разоблачил бы обманщиков сразу, а не спустя тридцать лет. Сильный человек разыскал бы мать и сестру и не дал бы собственному сыну повода попрекать его. Но я не знаю, что должен делать. Для меня это слишком. Они разорят нас, вгонят в кабалу на остаток жизни, а я даже не буду знать, кто они. Кто держит взаперти Инь‑Инь? Кто ставит нам свои условия? Против кого мы боремся? Почему они до сих пор не объявились, зачем они от нас прячутся? Мы‑то думали, что времена тьмы навсегда отошли в прошлое. Мы‑то полагали, что живем в новое время. Только ли потому, что наши города изменили облик, а автомобили вытеснили с улиц велосипеды? Только ли потому, что наши дети получили возможность учиться в университетах? Мы опять обманулись, поддались первому впечатлению. В том «новом» Китае, который нам обещали, нам не нашлось места. Но теперь силы мои на исходе, ты понимаешь это? Хотя нет, что это я… Прости, я совсем запутался. Это все одиночество сбивает меня с толку. Мне не хватает тебя, Минь Фан. Ну почему мы не можем исчезнуть просто так? Просто исчезнуть, раствориться в воздухе? Как дым ароматических палочек, которые мы зажигаем на алтаре предков.
Да Лун, что же ты не читаешь дальше? Ответ, который ты ищешь, ниже. Комментарий к этой гексаграмме я знаю наизусть. Мы ведь так часто читали его вместе. Много раз, потому что хорошо знаем, что такое времена бедствий. Мы с тобой так часто переживали их. «Если вода уходит из озера, ему суждено высохнуть. Это судьба. В такие времена ничего не стоит предпринимать, кроме как со смирением принять судьбу и остаться верным самому себе. Это – последние глубины нашего существа». Мы с тобой на последних глубинах, Да Лун. Нас туда столкнули, тебя и меня. Мы не стремились к этому. Я не хотела стать калекой, а ты – чтобы твоя жена круглыми сутками лежала, прикованная к кровати. Последние глубины – не самое уютное место, и мы с тобой предпочли бы никогда не попадать сюда. Но тот, кто сюда спустился, сильней, чем о себе думает. Мало кому под силу выдержать встречу с собственным «я». Ты сильный. Я никогда не слышала твоих жалоб, с тех пор как заболела. Ты переносишь мой запах. Ты моешь меня, будь то днем или ночью. Ты принял свою судьбу, Да Лун, не упрекай себя ни в чем .
«В беспрерывных поисках нового места…» Им нельзя здесь оставаться, здесь для них места нет. Да Лун захлопнул книгу и уронил голову на руки. Безропотно принять судьбу и оставаться верным самому себе. Да Лун видел одну‑единственную возможность сделать это, но пугался одной мысли о ней. Он мог бы убить и себя, и жену. Как‑то раз, спустя несколько недель после того, как Минь Фан заболела, он промучился этой идеей всю ночь, но с наступлением утра окончательно отбросил ее. Добровольно уходят из жизни только те, кому больше не на что надеяться. К таковым Да Лун тогда себя не относил. Кроме того, он не мог принимать решение за жену и не хотел оставлять детей одних. Но с некоторых пор все изменилось. Смерть родителей могла способствовать скорейшему освобождению Инь‑Инь. Что до второго пункта их условий, здесь Да Лун ей помочь не мог. Заберет или нет Инь‑Инь свои обвинения назад – решать только ей. Правда, он оставляет ее одну, без родителей. Да Лун задумался. Инь‑Инь почти тридцать. Совсем скоро она выйдет замуж, у нее появятся свои дети. Минь Фан ей в любом случае не помощница. Как долго еще сможет Да Лун опекать Инь‑Инь? Что станется с ней, если он заболеет, если умрет раньше Минь Фан? Рано или поздно он станет обузой дочери – это вопрос времени.
Как вообще приходят на ум подобные решения? Вызревают они в голове часами или возникают вдруг в неуловимом промежутке между мгновениями? Что, если Да Лун шел к этой мысли много недель, месяцев или даже лет, сам того не замечая? Как так получается, что человек устает от жизни? У Да Луна не было ответов на эти вопросы, он не принадлежал к числу тех, кто подолгу размышляет над обстоятельствами собственной смерти. Все, чего он хотел, – уйти по возможности быстро и безболезненно. Да перед этим как можно дольше прожить рядом с собственными внуками. И еще он хотел, чтобы в последний момент Минь Фан была рядом. О том, что из жизни можно уйти в любой момент, Да Лун до сих пор как‑то не задумывался всерьез. Теперь же эта мысль принесла ему какое‑то странное облегчение.
