Дом я нашёл сразу.
Он находился чуть в глубине от проспекта, по которому шёл автобус. Обычный сероватый дом с пыльным налётом на окнах первых этажей. Унылый подъезд без лифта. Пятый этаж. Маловероятное утверждение маркером на стене: «Моррисон жив». О, луна Алабамы…
Мишке достаточно было приоткрыть дверь, чтобы я всё понял.
Эта была классическая петербургская семья… алкоголиков. Хотя семьи алкоголиков во всех городах одинаковы.
– Сергей, заходи! – поприветствовал меня Михаил, и я перешагнул через порог.
– Здрасьте, – хмуро кивнула бледная женщина с татарским лицом.
– Ну раздевайся… – подтолкнул он меня. – Это Гуля!
Хмурая женщина с птичьим именем взяла со стола сигарету.
Я прошёл на кухню, уже жалея, что сюда позвонил. Хотя на вокзале было бы нисколько не лучше.
– Ну садись, – уговаривал он меня. Гостеприимство в назойливой форме.
Я сел.
– Ну рассказывай… – и он достал из ободранного, урчащего холодильника полуторалитровую бутылку пива. – Я сбегал, – пояснил. Ожидая, наверное, что я его похвалю…
От его понуканий рассказывать хотелось всё меньше. Да и что я мог рассказать? Про Югина? В этой семье после такого рассказа меня сочтут идиотом.
– Да нечего рассказывать. Вроде в понедельник уезжаю… Мне бы до понедельника… – я знал, что это не совсем так, за эти два дня я что-нибудь придумаю. Лишь бы Югин подтвердил дату, когда можно забрать книги.
Я думал, хмурая Гуля откроет рот. Закричит. Замашет худыми руками.
Она же, как фельдшер в переполненной больнице, определила меня сразу:
– Положим на кухне матрас… – и подхватила чашку пива, налитую ей Мишей.
Он поставил чашку и мне. Кинул на стол пакетик с орешками. Сам пил из большой пивной кружки, уведённой, наверное, в дешёвом баре. Налил половину, выпил, ворочая кадыком. Потянулся за пакетиком. Закурил. Из него получился бы прекрасный живой манекен. Глотнул, куснул, покурил. Глотнул, куснул…
Я, конечно, не из князей, но моя недобогема была мне всё-таки ближе… Даже тот же Супрун с его нелепыми прыжками с невидимой гитарой. Они мне были понятнее. Этот же кайф был как-то мрачноват. Меня не покидало ощущение, что чтоёто должно случиться. Не говоря о том, что во втором часу дня он уже не опохмелялся, а выпивал полноценно, не загадывая вперед. Хотя бы и на полдня.
– Ну куда ты куришь? – возмущалась Гуля, когда Михаил ронял столбики пепла себе на брюки. «Как куда? – казалось мне. – В себя! Известно куда!»
– Да иди ты!
Гуля не обижалась. Трудно обижаться на молодого мужа, когда тебе за сорок и зубы во рту торчат через один. Как несбитые городошные чушки после не очень удачного броска.
Я держался до последнего. Михаил, заметив это, пододвинул ко мне стакан:
– Ты пей, не стесняйся, – по его мнению, отказаться от алкоголя в середине дня можно только из стеснения.
Бутылка кончилась довольно быстро. Михаил впал в какое-то замешательство. При том что Гуля совершенно не тяготилась отсутствием выпивки.
– Серёга… А у тебя… можно… занять? – захмелевший Миша сделался азартным и стеснительным.
– Да я так дам, – с готовностью ответил я. Чем-то я должен им отплатить! Жаль только, что этим…
Он сбегал и за второй.
И за третьей!
Потом они захотели спать. Предварительно накормив меня каким-то непонятным, вкусно пахнущим варевом.
Я сказал, что пойду прогуляюсь. Оставаться одному в этой, лишённой даже книжек квартире было пока что тяжеловато.
Вот то, к чему я пришёл к третьему месяцу жизни в этом огромном городе. Любовник актрисы! Писатель! Мудрая жизнь расставила всё по своим местам! И место моё сейчас было именно здесь! Лечь, что ли, к ним третьим?
Во дворе, подёрнувшемся уже пенкой зелени, мне стало полегче. На скамейках сидели одетые по-зимнему старушки. Вдоль стен скользили изящные полосатые кошки.
Я не мог себе признаться, куда я иду. Поэтому, стесняясь самого себя, бочком дошёл до автобусной остановки. Так же, мимоходом, сел в полупустой транспорт. В какой-то маете добрался до метро. Нырнул туда, глядя на себя как бы со стороны. А потом уже честно поехал на «Горьковскую»!
Сладость момента заключалась в моём воображении! Я выхожу на станции, подымаюсь по эскалатору. Навстречу – спускается она. Видит меня. Громко кричит, так что все оборачиваются:
– Серёш! Степнов!
Я оборачиваюсь. Она кричит, ещё больше привлекая внимание пассажиров:
– Подожди меня наверху…
Я отрицательно машу головой.
– Подожди! Я люблю тебя…
Или так: она…
К чёрту! К чёрту сериальные сопли. Ты знал всё с самого начала! Ничего не вернуть. Просто тебе очень хочется её увидеть!
И всё же, когда эскалатор скользил вверх, я всматривался в спускающиеся мне навстречу лица.
Сначала мне казалось, что я еду сюда для того, чтобы просто посидеть на скамейке в парке. Очутившись на скамейке, понял, что этого мало.
Я досадовал на выпитое. Знал, что, если бы не спиртное, я бы бежал подальше от этой станции и этого, невидимого пока, дома! Более того, когда алкоголь начал выветриваться, мне захотелось добавить! А это – лишние потраченные деньги и поедание себя впоследствии. Плюс ко всему место, которое выбрали для проживания Верховенские, почти центр города, – не то место, где можно посетить кафе без особого ущерба для моего исхудавшего в последнее время кошелька.
Нужно было встать и уйти! Но для этого шага необходима была другая, холодная голова.
Скамейка себя исчерпала. Я встал, повинуясь непонятной и неправильной силе. Направился в сторону магазина. «Так или иначе, я все равно добавлю», – думал я и ускорял шаги.
Вспомнил почему-то, что Паша любит «Массандру». Правда, пиво он тоже любит, а вот я – нет.
Потом я переместился поближе к её дому. Вернее, не так – я прошёл мимо её дома по другой стороне улицы и в поисках скверика двинулся дальше.
На детской площадке развернул пакет, на дне которого тяжелела бутылка. Теперь у меня не было ключа от Пашиной квартиры, которым ловко открываются такие бутылки. В карманах, кроме сигарет и дешёвой пластмассовой зажигалки, было пусто.
Я осмотрелся. Среди песочной пыли и высохших окурков не было ничего, чем можно было раскрошить пробку. Это маленькое недоразумение, эту заглушку между мной и вином.
В юности я любил разгадывать кроссворды… Вот и сейчас – увлёкся.
В ход пошли палочка из-под мороженого и сучок, который я отыскал под деревьями. Я долго ковырял бутылку, потом пропихивал внутрь остатки пробки. Вино чмокнуло и пролилось мне на брюки.
