– Поведение ваше странно, – сказал он. – Вы заставили меня покинуть семейство, чтобы стать во главе опасного предприятия, успех которого неверен, и когда я прибыл, вы, по-видимому, находитесь в нерешительности! Этого я не ожидал от таких двух людей, как вы, господа.
– Что касается меня, государь, – отвечал Редгонтлет, – решение мое неизменно.
– Я могу то же сказать за себя и за милорда, – отозвался сэр Ричард, – но вам было поручено, Редгонтлет, представить его величеству наши условия, на которых мы…
– Я исполнил мои обязанности относительно его величества и относительно вас, – сказал Редгонтлет.
– Я не знаю никаких условий, – сказал Карл Эдуард с истинно королевским достоинством, – кроме тех, которые призвали меня сюда для личного востребования моих прав. Я их исполнил, несмотря ни на какие опасности. Я прибыл сдержать свое слово и ожидаю исполнения вашего.
– Если позволите, ваше величество, – возразил сэр Ричард, – там было или долженствовало быть нечто большее. Мы присоединили одно условие…
– Я его не видел, – перебил Карл Эдуард. – Из любви к благородным сердцам, о которых я такого высокого мнения, я не хотел ни видеть, ни читать ничего, что могло бы уменьшить уважение и дружбу, питаемые мною к вам. Не может быть условий между государем и подданными.
– Ваше величество, – сказал Редгонтлет, преклонив колено, – вижу по лицу сэра Ричарда, он обвиняет меня в том, что вам неизвестно поручение, с которым ваши подданные обязали меня обратиться к вам. Из любви к Богу, из уважения к моим прежним заслугам и моим страданиям, не оставляйте этого пятна на моей чести. Бумага под буквой Д, точная копия с которой находится у меня, относится к тягостному предмету, на который сэр Ричард обращает ваше внимание.
– Господа, – сказал Карл Эдуард, покраснев, – вы напоминаете мне об обстоятельстве, которое я хотел бы забыть, потому что считал его оскорбительным для вас. Я не предполагал, что мои верноподданные столь жалкого мнения обо мне, что мое настоящее положение давало бы им право бросать любопытный взор в мою домашнюю жизнь и налагать на короля условия относительно предметов, в которых самый последний из подданных отдает отчет лишь самому себе. В делах государства и политики я всегда буду руководствоваться соображениями моих мудрых советников, но в частных и домашних делах я требую той же свободы, какую предоставляю всем своим подданным.
– Если позволите, ваше величество, – молвил сэр Ричард Глендейл, – я вижу, что приходится мне высказать истину, от чего я пламенно желал бы устранить себя, и верьте, что делаю это с глубокой скорбью и глубоким сожалением. Действительно, мы пригласили вас стать во главе великого предприятия; ваше величество, предпочитая честь безопасности, любовь к отечеству собственному спокойствию, снизошли быть нашим вождем; но мы постановили необходимым условием для окончания нашего дела, чтобы особа, которая, как полагают – не берусь утверждать, правда ли, – пользуется безграничным доверием вашего величества и подозревается нами в способности изменить этому доверию в пользу ганноверского узурпатора, была удалена из вашего дома…
– Это слишком нагло, сэр Ричард! – воскликнул Карл Эдуард, – неужели вы мне устроили ловушку, чтобы обращаться со мной подобным образом? А вы, Редгонтлет, как допустили, чтобы дело дошло до такой степени, не предуведомив меня яснее об этих оскорблениях?
– Ваше величество, – отвечал Редгонтлет, – если я и виноват в этом, так только потому, что не думал, что такое легкое препятствие, как общество женщины, могло действительно остановить ход такого великого предприятия. Я не умею говорить, государь, иначе, как откровенно. Пять минут назад я был еще твердо убежден, что они – сэр Ричард и его друзья – перестанут настаивать на этом условии, столь неприятном для вашего величества, или что вы пожертвуете этой несчастной привязанностью ради спокойствия стольких верноподданных. Во всем этом деле я не видел никакого препятствия, которого нельзя было бы разорвать, как паутину.
– И вы ошибались, – возразил государь, – и ошибались вполне, как ошибаетесь в настоящую минуту в том, что причина моего отказа уступить наглому предложению заключается в детской и романтической привязанности. Говорю вам, что я мог бы расстаться с этой женщиной завтра же, без малейшего сожаления; что я уже думал удалить ее от двора по известным мне причинам; но что я никогда не отступлюсь от моих прав как государь и как человек, делая эту уступку для приобретения чьей бы то ни было благосклонности или того, чем вы мне обязаны по праву моего рождения.
– Мне очень прискорбно, – сказал Редгонтлет. – Надеюсь, что ваше величество и сэр Ричард снова обсудите это дело и прекратите спор в такую критическую минуту. Льщу себя надеждой, государь, что вы не забудете, что находитесь на неприятельской земле, что наши приготовления не могли делаться в такой тайне, которая позволила бы нам безопасное отступление. С величайшей тревогой я предвижу опасность для вашей королевской особы, если вы не окажете великодушия и не снизойдете к просьбе ваших верноподданных.
– И ваша тревога имеет основания, – сказал Карл Эдуард. – Если бы я видел топор на эшафоте перед окнами Уайтхолла, я скорее умер бы, как мой предок, нежели сделал бы малейшую уступку в ущерб моей чести.
Он проговорил это решительно и взглянул на предстоявших, которые все были смущены, за исключением Дарси: последний видел в этом счастливое окончание опаснейшего предприятия. Заговорил сэр Ричард:
– Если бы в этом случае, – сказал он, – дело шло только о безопасности бедного Ричарда Глендейла, то я всегда готов пожертвовать жизнью для службы вашему величеству; но я только посланник, против которого поднялись бы тысячи голосов, если бы не исполнил своего поручения. Все ваши друзья, даже сам Редгонтлет, видят угрозу уничтожения всего нашего предприятия, величайшие опасности для особы вашего величества, полнейшее истребление вашей партии в сохранении дел такими, каковы они сейчас, и поэтому они будут настаивать на уступке, которой, к несчастью, вы не желаете. Говорю с глубокой скорбью, со слезами, но я должен высказать эту роковую истину: если ваше величество не удостоите нас снисхождением, которое мы считаем необходимым для нашего дела, вы одним словом обезоружите десять тысяч человек, готовых обнажить меч для вашей службы, или, говоря яснее, уничтожаете самую тень партии Стюартов в Великобритании.
– Почему же вы не прибавите, – сказал Карл Эдуард презрительно, – что люди, готовые взяться за оружие для меня, купят у узурпатора прощение за подобное преступление, предоставив меня моей судьбе. Отнесите, господа, мою голову в Сент-Джеймский дворец. Вы будете хорошо приняты и поступите честнее, нежели, заманив меня в свои руки, вы опозорите себя оскорбительными для меня предложениями.
– Боже праведный! – воскликнул сэр Ричард, сложив руки, – какое преступление могли совершить предки вашего величества, если Господь наказывает ослеплением всех их потомков! Идемте, милорд, к нашим друзьям!
– Позвольте, сэр Ричард, – сказал молодой лорд Б., – мы прежде узнаем, какие меры можно принять для личной безопасности его величества.
