Катуков по радио запрашивает комкора Гетмана, интересуется, как идет переправа. Андрей Лаврентьевич докладывает, что все идет нормально. Противник пытается бомбить, но наши истребители отгоняют немецкие самолеты.
В связи с тем, что 8-й мехкорпус Дремова несколько задержался с выходом к Западному Бугу, у Катукова возникла мысль пропустить по переправам у Доброчина и этот корпус, нежели строить вторую переправу у Сокаля, где немцы, опираясь на укрепленный район, могут оказать сильное сопротивление.
Уже к вечеру 8-й мехкорпус, форсировав Западный Буг, вышел на свое направление, в район Сокаля, где вступил в бой с основными силами немцев, сосредоточивших здесь до 100 танков[271].
Тесня части 16-й и 17-й танковых дивизий, а также 29-й пехотной дивизии противника, 1-я гвардейская танковая бригада значительно расширила плацдарм на Западном Буге, установила взаимодействие с конно-механизированной группой Баранова, что позволило потом окружить бродскую группировку противника. Через два дня она прекратила свое существование, оказавшись под ударами танковых и общевойсковых соединений.
Развивая наступление, Катуков направил свои войска к Сану, нацеливая их на Ярослав и Перемышль. Дело в том, что после освобождения Равы-Русской и Деревлян путь практически оказался свободным, да и Конев торопил как можно быстрее овладеть Пшевурском, Зажечьем, Косткувом, чтобы перехватить пути отхода противника из Львова на Ярослав и Перемышль, перерезать дорогу Перемышль — Кросно[272].
Противник, потерпевший поражение у Равы-Русской, отступал, сколько-нибудь значительного сопротивления не оказывал. Перед фронтом танковой армии отходили 72-я, 88-я, 291-я пехотные, 213-я охранная и 17-танковая дивизии, тылы 16-й танковой дивизии и других частей, боевая группа «Беккер», некоторые части 4-й танковой армии.
Немецкое командование принимало все меры, чтобы любой ценой вывести львовскую группировку, избавить ее от окружения и уничтожения. С этой целью из Румынии была переброшена полнокровная 24-я танковая дивизия, которая стала действовать в направлении Ярослав — Перемышль, оказывая сильное сопротивление нашим войскам.
Вечером 22 июля корпуса Дремова и Гетмана почти одновременно подошли к Сану, полноводной реке, ширина которой достигала до 100 метров, глубина в отдельных местах 1,5–2 метра. Передовые отряды форсировали ее и захватили плацдарм на противоположном берегу. Саперы быстро навели переправы — 12- и 16-тонные мосты — севернее и южнее Ярослава. По ним вскоре пошли основные силы танковой армии[273].
На переправе Катуков встретил начальника инженерных войск армии генерал-майора Ф. П. Харчевина и корпусного инженера подполковника П. Абакумова, под руководством которых возводились мосты. Поблагодарив за оперативную работу, он попросил их заранее готовиться к форсированию Вислы, которая потребует еще больших усилий. Вездеход командующего пристроился в хвост проходившей автоколонне, а через полчаса был уже на противоположном берегу. При виде бронетранспортера водители старались притормаживать, механики-водители сдавали в сторону свои грозные машины, пропуская вперед Катукова. Вскоре командирская машина, обгоняя войска, скрылась в туманной дымке за голубым Саном.
Выход 1-й гвардейской танковой армии за реку Сан имел огромное значение для развития дальнейшего наступления всего фронта. Советские войска вбили острый клин в стык между 1-й и 4-й танковыми армиями немцев, неудержимо рвались к Висле. Теперь огромные массы войск — танки Катукова и Рыбалко — двигались параллельными дорогами, все шире отворяя ворота в Польшу.
Советская пресса отметила это важное событие. Газета «Красная Звезда» писала в эти дни: «Парабола, которую описали танки Катукова на правом, заходящем крыле наших войск, поражает своей редкой в истории танковых рейдов протяженностью. Катуков совершил прыжок длиной в сотни километров, и это потребовало широкого трамплина. Смешались обычные понятия о вводе танков в прорыв. Лишь после 40-километрового пробега по проложенному пехотой коридору танки Катукова должны были прыгнуть в оперативную глубину»[274].
Командующий фронтом И. С. Конев ставит перед Катуковым задачу: 11-м гвардейским танковым корпусом овладеть Перемышлем и переправами через Сан у Дубецко, Кшивча и не допустить отхода противника на запад; 8-м гвардейским механизированным корпусом освободить Ярослав, Каньчугу, Яворник-Польски и быть в готовности отразить контрудары с северо-запада и запада[275].
Реализовав этот план, армия рассекала немецкую группировку «Северная Украина» на две части.
Оборона Ярослава и Перемышля опиралась на водную преграду — реку Сан, имела также и другие укрепления. Поэтому при разработке плана операции по штурму этих городов штаб армии старался учесть не только систему укреплений противника, его силы, но и наметить возможные варианты маневра подвижными войсками.
Катуков усилил корпуса Дремова и Гетмана стрелковыми дивизиями 13-й армии, придал силы артиллерийской и авиационной поддержки. Все это, безусловно, сказалось потом при завершении операции. 27 июля Ярослав и Перемышль были взяты войсками 13-й общевойсковой, 1-й и 3-й гвардейскими танковыми армиями. В этот же день были освобождены два крупных областных центра — Львов и Станислав.
На всем протяжении 1-го Украинского фронта гитлеровские войска были скованы Красной Армией. Переброска из Румынии 23-й танковой дивизии уже не могла изменить фронтовую обстановку или существенным образом повлиять на нее.
Позвонил И. С. Конев, поздравил с успешным завершением операции по захвату Ярослава и Перемышля. Тут же поставил новую задачу: сдать свой боевой участок командующему 13-й армией Н. П. Пухову и командующему конно-механизированной группой генералу С. В. Соколову, а свои войска перебросить в район Лежайска.
По приказу Ставки войска Катукова и Рыбалко должны были прорваться к Висле и захватить плацдарм у города Сандомира.
Совершив многокилометровый марш, корпуса армии сосредоточились западнее Лежайска. На подготовку к наступлению дано было двое суток. За это время предстояло осмотреть и подремонтировать 112 танков и 70 самоходно-артиллерийских установок. Опять вся надежда на Дынера, его ремонтные службы. Катуков был уверен в своем помощнике, как в самом себе, знал — не подведет. С большим уважением относился и Павел Григорьевич к командарму, писал о нем: «Все было в жизни… Были и просчеты, и ошибки, и недоделки, но я никогда не скрывал их, старался объективно доложить своему командарму о принятых мерах. И никогда не слышал я брани, упреков, недовольства, даже повышенного голоса.
