– Интересно, – оживился сидевший с безучастным видом Нетесов. – Ты к нам тогда обращался?
– Что бы я вам говорил? Что кто‑то рылся? И что бы вы стали делать?
– Ну, не знаю…
– Вот именно. – Бражников усмехнулся. – Слушайте, что было дальше. Анну этим летом повез на Кирековское озеро, на целебные грязи. Сопроводил – и тут же обратно. И опять застаю форменный свинорой возле дома. И впридачу устроителя этого свинороя. Так азартно копал – меня даже не заметил. Спросил его, что делает. Он откровенно: «Клад ищу».
– А ты?
– А я что ему сделаю? Велел сровнять землю и проваливать вон, не появляться на глаза впредь.
– Кто это копал? – поинтересовался Сергей.
– Да вроде из наших мест мужик. Рыжий такой, лет тридцати. Как‑то раз в электричке встречал его раньше и потом еще на перроне в Пихтовом.
– И после этого ты опять в милицию не пошел…
– Да ну, несерьезно, – отмахнулся Бражников. – Может, он тронутый какой.
– Про первые раскопки его спрашивал?
– Спрашивал. Говорит, первый раз копал.
– А почему именно у твоего дома, не в каком другом месте? Как он это объяснил?
– Никак. Молчал.
– Значит, летом этого года было? – уточнил Нетесов.
– В июне. В середине.
Вошла, поздоровалась женщина в ватнике, жена Бражникова, опустила полные подойники на лавку около печи. Раздевшись, через марлю нацедила в глиняные кружки парного молока, поставила перед гостями, перед мужем.
– Помнишь, Нюра, на вокзале показывал тебе мужика, который рылся возле нашего дома, золото искал? – спросил Бражников у жены.
– Помню, – ответила женщина. – Из Таловки, кажется. А может, даже в самой Пихтовой теперь живет.
– Это не кочегар из техникумовской котельной? – спросил Нетесов.
– Нет. Того‑то уж я знаю как облупленного, – ответила жена Бражникова. – Он у нас и бывал на днях. Вместе с этим самым… С кем он вместе клад ищет…
– С биолокаторщиком, – подсказал Нетесов.
– Вот‑вот, – закивала Бражникова.
Зимин, рассеянно, скептически слушая разговор, недоумевал: с какой стороны возле домика копали? В прошлый приезд он прошелся вокруг домика: земля слежавшаяся, утоптанная. Идеально ровная площадка. Смети листья – и хоть бильярдные шары гоняй по такой.
– Что‑то не заметно, чтобы недавно землю рыли у дома, – заметил он.
– Да, действительно, – поддержал его Нетесов.
– Так… А что должно быть заметно? – Бражников допил молоко и, поставив перед собой на стол кружку, посмотрел на гостей с неподдельным удивлением. – Копали‑то не здесь.
– А где? – спросил Нетесов. – Это же Вереевский бор, пятнадцатый километр?
– Так, – живо согласился Бражников. – От оси пихтовского вокзала вот до нас, где мы сидим, пятнадцать километров сто пятьдесят три метра. В копейку.
– Ну и что?..
– А кордон лесообъездчика, кордон Силантия – это по имени деда – по ту сторону насыпи. Далеко в сторону от полотна. По старому счету ровно на версту.
– И тоже пятнадцатый километр?
– Тоже пятнадцатый от Пихтового.
– Значит, за железной дорогой, – сказал, что‑то вспоминая, Нетесов.
– А ты думал, в самой деревне? Еще в прошлом веке, когда чугунку по Сибири проводили, ею дедов кордон от Витебки отрезали. А то бы такой Тютрюмов дурак был, чтобы приезжать закапывать клад в самом центре деревни.
Зимин до сих пор с трудом скрывавший желание поскорее возвратиться в Пихтовое, при этих словах Бражникова поглядел на него с интересом. Это уже немало значило, что дом лесообъездчика находился в 20‑м году за чертой многолюдной Витебки.
– Вроде, Иван Артемьевич, твой дед в этом доме жил до последних дней? Ошибаюсь? – спросил Сергей.
– Жил. – Бражников кивнул. – Когда вернулся сюда через много лет, уже лесники не нужны были. Путевым обходчиком устроился. А первый дом свой подремонтировал, хозяйство там держал. Теперь мы с Анной…
– Не соображу сразу, где он стоит, – сказал Нетесов.
– За железнодорожной насыпью болото, потом ельник. За ним…
– Н‑нет. Не помню. – Нетесов помотал головой.
– Да знаешь ты это место. Проселок там, что на губернский тракт ведет. Известняковая плита надгробная, – попытался оживить в памяти Нетесова местонахождение лесокордона Бражников. – С надписью: «Богу, царю небесному представленной 1813 года 21 числа января Агриппине Рыбниковой».
– «Жившей 67 лет и мало больше», – подхватил Нетесов.
– Да‑да, – закивал Бражников.
– Ну, эту‑то плиту знаю, – сказал Нетесов. – Что, все еще лежит?
– А кому она мешает?
– Здорово, – оживился Нетесов. – И надпись сохранилась?
– Наверное. Давно не смотрел.
– Интересная, Андрей, плита, – живо повернулся Нетесов к Зимину. – Надпись там по‑старинному, вместо «января» – «генваря». Нас, когда пацанами там бегали, больше всего поразило: «Жившей 67 лет и мало больше». Никак не могли понять, что это значит: «мало больше». Учительница, Анна Леонидовна, объяснила, что это надо понимать: чуть больше шестидесяти семи лет жила.
– Вот‑вот, плита. А недалеко от дома еще старое татарское кладбище, – сказал Бражников.
– М‑м… Верно. – Нетесов кивнул.
Услышав о проселке, ведущем на губернский тракт, о мусульманском кладбище, Зимин тут же вспомнил разговор в гостинице «Украина» с внуком заместителя командира Пихтовского чоновского отряда Айваром Британсом. Как это прозвучала цитата из письма Тютрюмова к его деду? Что‑то там о лошадях, зарытых возле татарского кладбища по дороге на деревню. Деревня Беленькая, кажется? Или Светленькая? Да, Светленькая. Латыш сделал тогда оговорку, будто сознательно искажает фразу из письма. Но, возможно, что и процитировал точно, слово в слово.
– Проселок мимо кладбища на губернский центр – это через деревню Светленькую? – не замедлил спросил Зимин.
– Через нее, – ответил Бражников.
Вот. И тут латыш тоже ничего не стал переиначивать. Хотя какую особую тайну открывал он Зимину, сыпя местными названиями? К адмиральскому золотому кладу это не очень‑то приближает. Разве что Британс‑младший лишний раз подтвердил: кое‑какими секретами, относящимися к спрятанным здесь в гражданскую войну сокровищам, он владеет.
– Значит, километра полтора ходу всего до кордона? – уточнил Сергей.
– Да, не больше, если напрямую. – Бражников кивнул, поглядел на обувь гостей. – Плохо, что не в сапогах вы. Я через болото хорошую дорогу нынче наладил. Но там в двух местах не обойтись без сапог.
