Часть первая
Тем августовским ранним погожим утром в Пихтовом произошел случай, который не оставил равнодушным, пожалуй, ни одного из жителей районного городка и долго еще во многих подробностях обсуждался.
А произошло следующее. Стрелок военизированной охраны железнодорожных складов Петр Холмогоров примчался прямо домой к начальнику местного уголовного розыска Нетесову, забарабанил в окно кулаком. Так, что главный пихтовский оперативник, умывавшийся в ту минуту около баньки в огороде, забыв про полотенце, кинулся на стук. Крепкое словцо готово было уже сорваться с губ старшего лейтенанта, однако застряло в горле при виде устроителя трамтарарама. Охранник Холмогоров был крепко избит. Глаза еще проглядывались в окружьях лиловых щедрых синяков, длинные руки с желтыми от усердного курения пальцами были на запястьях окровавлены, черная форменная одежда во многих местах порвана. Из‑под рванья на гимнастерке светилось голое худое тело.
– Напали! – возвестил с громким всхлипыванием охранник, прежде чем Нетесов успел спросить, что стряслось.
– Кто напал, где? – Начальник розыска ладонями смахнул капли воды с лица.
– Наган. Из‑за него, как пить дать, напали. Надо бы в госбезопасность, – словно не слыша вопроса, продолжал Холмогоров.
– Да погоди ты с госбезопасностью. Толком объясни: когда, где, кто? – допытывался старший лейтенант. – И тише. – Он оглянулся в сторону веранды, где спал приехавший вчера к нему в гости давний друг Андрей Зимин.
– На дежурстве. Трое, вроде… Или двое. В темноте угляди попробуй… – начал рассказывать Холмогоров.
Из путаных его объяснений вырисовывалась такая картина: около часа ночи к складу, где он нес дежурство, приблизился высокий мужчина и попросил закурить. У Холмогорова была пачка «Памира». Он полез за сигаретами и тут получил удары кулаками в лицо, потом под ребра. Больше ничего не помнит. Очнулся – связан по рукам и ногам, во рту кляп. Спасибо, свояк Григорий заглянул к нему, кляп вынул и освободил от пут. Холмогоров первым делом убедился, что оружие пропало, – и сразу к Нетесову…
– Что ж в дежурную‑то часть не побежал? – спросил Нетесов.
– А позвонил я в милицию. И в городскую, и в транспортную. Как же, – ответил охранник.
Склады, которые стерег Холмогоров, находились почти в самом центре города неподалеку от железнодорожного вокзала в бывшей церкви и в принадлежавшей этой церкви хозяйственной постройке.
«Урал», выведенный из гаража по случаю намечавшейся поездки на рыбалку, стоял посреди двора. Нетесов подошел к мотоциклу, вынул из люльки туго набитые рюкзаки.
– Садись. Поедем, – сказал Холмогорову.
– Можно и мне, Сергей? – послышался голос Зимина. Очевидно, стук сразу разбудил его и он слышал весь разговор – на крыльце появился уже одетый.
– Можно, – чуть поколебавшись, согласился Нетесов.
Чтобы не будить домашних, он выкатил «Урал» за ворота. Мотор взревел, и помчались по свежеутренней, серой от пыли, асфальтированной улице. Четверти часа не истекло, как раздался стук в окошко нетесовского дома, а уже затормозили у обнесенной побеленной дощатым забором приземистой кирпичной церкви‑склада.
Едва успели заглушить мотор, подкатил еще мотоцикл – милицейский и тоже трехколесный – с дежурным по горотделу оперативником Мамонтовым за рулем и с овчаркой по кличке Таймыр в коляске. Не успела воцариться тишина от тарахтенья второго мотоцикла, подрулил «уазик» транспортной милиции. Пожаловали, правда, не розыскники, а наряд патрульно‑постовой службы. Шумно захлопали дверцы.
Нетесов кивком поздоровался сразу со всеми и прошел на складскую территорию. Свояк избитого охранника – Григорий Тимофеев, мужчина годков пятидесяти в проводницкой поношенной форме, в плетенках на босу ногу – устремился к нему.
– Сторожý. Чтоб не шастали тут. Следы, значит, – заговорил Тимофеев. – Петьку‑то вон как. Зверюги чистые…
– Во сколько пришли? – спросил Нетесов.
– А после дойки. Марья корову подоила, молочка ему понес. Часто носим. Пришел – он точно рыба в сеть запутанный весь. Уже и оттрепыхался. У меня веревки обрезать, значит, нечем. Вон топор подвернулся, – ткнул пальцем Тимофеев в сторону поленницы. – Им…
– Веревки‑то где?
– Сохранил. Как же. – Тимофеев нырнул за поленницу, вернулся с мотком бельевой веревки. Пухлый моток не умещался в руках. Длинные и короткие концы резаной веревки свисали вниз, как лапша. – Вот…
Знаком старший лейтенант адресовал его к Мамонтову. Сам занялся избитым охранником, попросил показать, где Холмогоров стоял в момент нападения.
– Здесь вот, кажется, – Холмогоров кивнул на островок чахлой травы шагах в четырех‑пяти от кирпичной церковной стены.
– Ночью освещение есть?
– Всегда лампочки горят…
– Лицо все‑таки видел?
– Ну видел.
– И не запомнил?
– А чего запоминать было? Знакомые иногда подходят. Кто ж знал, кто этот и зачем идет… Фиксы вроде сверкнули, когда курево спросил… А после удары посыпались. Что хочешь помнить, забудешь.
– И как оружие забирали, не помнишь?
– Не‑ее… Григорий не пришел пока, я и не знал, что наган забрали…
– А почему решил, что не один, а двое или даже трое нападавших было?
– Так, когда этот закурить попросил, тени вроде за ним мелькнули…
Холмогоров, рассказывая, отвечая на вопросы, глядел на старшего лейтенанта и не замечал, что на почтительном удалении, за забором – дырявым и давно не ремонтированным – собралась и созерцала происходящее, вслушивалась в диалог группка жильцов дома, соседствовавшего с церковью‑складом. Некогда это был поповский дом, просторный, а теперь внутри перестроенный, переделанный под жилье для полдюжины семей.
Оперативник Мамонтов уже успел дать служебной овчарке понюхать веревки, секунда – и приказал бы псу работать, искать след, но тут раздался голос из‑за забора. Голос принадлежал жилице бывшего причтового дома бабке Надежде:
– И не совестно, Петр, а? Одним людям голову морочишь, на других напраслину возводишь. Иль заспал, пьяным в полночь подходил ко мне, сказал: «Я, бабка Надежда, револьвер, кажется, уронил в колодец»?..
У Холмогорова от этих слов челюсть отвисла.
Старший лейтенант пригласил бабку Надежду подойти, спросил:
– Пьяный вечером был Холмогоров?
– Да уж дальше некуда. Пьяней вина.
– В котором часу пьяным видели?
