– Туше, – ответила она. – Да и в любом случае у мистера и миссис Идеал все всегда в полном порядке, не так ли? Тогда как здесь, в темном углу, населенном тремя уродливыми сестрами и особо злобными королевами…
Мне следовало подумать, прежде чем открывать рот. Следовало, но услышанное так зачаровало меня, так увлекло той драмой, что стояла за этими словами… нет, не словами, правдой, которая наконец-то, после всех этих лет умолчаний и намеков, выплыла наружу, что я забыла про осторожность и уронила-таки тухлое яйцо.
– Джинни, – голос мой звучал ну очень вкрадчиво, – а ты не думала о том, чтобы обратиться к психоаналитику?
Думаю, из этого, момента в памяти у меня останутся главным образом глаза официантки, которые просто вывалились из орбит, прямо-таки как у лягушки, пока она наблюдала, как моя сестра резко отодвинула стул, поднялась и тут же получила выговор от мужчины, который сидел за другим столиком, за ее спиной. Ее стул врезался в его, от неожиданности он перевернул тарелку, и ее содержимое, что-то зеленое, потекло по столу к его спутнице, миленькой молодой женщине, теперь удивленной миленькой молодой женщине, которая определенно не пришла в восторг, увидев, как суп из зеленого горошка, пусть и свежего, капает на ее изящные колени.
Я побежала следом за сестрой, которая у самой двери остановилась, повернулась, наставила на меня палец, заговорила, и голос ее сочился таким ядом, что я отступила на шаг, чтобы слюна не убила меня.
– Не беги за мной и никогда, слышишь, никогда больше не пытайся мне позвонить. Ты… да сама мысль о том, что ты, которая заварила всю кашу, считаешь, что я психически ненормальная, что мне нужна врачебная помощь… ну, это показывает… это показывает… что у тебя самой поехала крыша…
И она ушла.
А в моей голове зазвучал голос Френсиса, наставника и учителя: «Дилис, как ты могла?»
И тут же заговорил Мэттью: «Расскажи ей… Она будет довольна».
Я вернулась к другой, более насущной проблеме: извинилась перед всеми. Дала официантке более чем щедрые чаевые, пообещала миленькой женщине, что оплачу химчистку ее платья, и заплатила за их ленч. Проделала все это, не моргнув и глазом. Вышла в прекрасный сентябрьский день, решив хотя бы эти вопросы, и вдруг осознала, что ей это понравится: вела себя как замухрышка-подросток, о чем и толковала моя сестра. Я это увидела. Будто мгновенно прозрела. Она, которая не имела ничего, теперь имела все. Здесь, на тротуаре, залитая теплыми послеполуденными солнечными лучами, глядя на старый торговый город с многочисленными магазинчиками, банками, кредитными учреждениями, я была богиней на вершине горы. Меня окружал мой мир. Где любая коробка с шоколадными конфетами находилась на расстоянии вытянутой руки. Мир, дарящий мне беззаботность, максимум удовольствий, потворство моим желаниям, счастье… Я уступила искушению, слилась с этим миром, и ангелы меня не спасли. В этом мире я могла войти в банк, заказать дорожные чеки практически на любую сумму, чтобы поехать, куда пожелает моя душа. А после визита в банк, благо в Кингстоне были приличные магазины, купить себе новые наряды для грядущей поездки, вернуться домой, позвонить в салон красоты, договориться о времени, когда парикмахер примет меня, сделать восковую эпиляцию ног, может, почистить кожу лица. Я могла поехать в любое место на моем элегантном новом автомобиле. А в конце дня меня всегда ждал уютный, прекрасно обставленный дом в дорогом районе Лондона. И в доме – хороший, добрый, любящий муж, отец двух моих счастливых, любящих сыновей, у которых уже были свои, тоже любящие меня семьи. Мы никому не были нужны. Тут Вирджиния сказала чистую правду. Мне ведь страшно повезло в жизни. Судьба даровала мне свое благословение. И дети мои уже росли на твердом, прочном основании. А теперь я намеревалась выбить у них из-под ног почву, оборвать их корни ради мужчины по имени Мэттью, которого я любила больше, чем кого-либо, больше, чем своих детей.
– Черт! – бросила я паре лебедей, которые проплывали под мостиком. Но они спокойно и величественно проплыли мимо, далекие от людских эмоций. И в их мире жизнь могла быть только в паре.
Я пошла к реке, чтобы сесть на скамеечку и подумать, задаться вопросом, а где теперь тринадцатая фея и что она обо всем этом думает. С учетом бочки с порохом, которую я уже собралась подложить под ее более чем щедрый подарок, не примет ли решения никогда больше никому ничего не дарить? «Неблагодарный маленький хамелеон, – возможно, думала она. – Глупый, неблагодарный маленький хамелеон. Я дала ей все счастье, возможное в этом мире, и вот как она им распоряжается».
Машинально, не думая, я достала мобильник, чтобы посмотреть, нет ли сообщений. Одно пришло, от Мэттью: «Не забудь купить хороший, прочный рюкзак». При виде его имени у меня защемило сердце. Сообщение я стерла, а потом набрала номер.
Френсис печально стоял у камина, его затылок отражался в зеркале. Впервые я заметила с нежностью, что волосы у него заметно поредели. Только что взорвав бомбу, я сочла неуместным прямо сейчас на это указывать. Может, и зря. Наверное, он бы выдал любопытную реакцию, когда я, сказав: «Я еду в Индию, Френсис, но еду не с тобой…» – тут же добавила: «Между прочим, дорогой, у тебя сильно поредели волосы».
За его реакцией был идеальный зеркальный мир, в котором все выглядело прочным и реальным, однако являлось хрупкой иллюзией. Разбей зеркало, и мир этот исчез бы без следа. Именно за зеркалом и обитали добрые феи. И только одна, тринадцатая, жила на этой стороне, моей стороне.
На лице Френсиса отражался скорее страх, чем злость, что мне показалось несколько странным. Что читалось на лице, которое смотрело на него, моем лице, даже я понять не смогла.
– Так ты едешь одна? – спросил он.
– Нет.
Глава 19ЛЮБОВЬ В ТЕПЛОМ КЛИМАТЕ
Водитель остановил маленький, кремового цвета, автомобиль как можно ближе к шлагбауму и тут же начал отмахиваться от лиц, наклонившихся к открытому окну. Они смотрели на нас, возбужденно переговаривались, мы сидели на заднем сиденье, молодые, старые, среднего возраста, только мужчины – некоторые – совсем юные. Многие лица покрывала пыль, потому что дождей давно не было, а ехали мы по проселочной дороге. Пыль попала и мне в горло, так что я закашлялась. Зрители смотрели, одобрительно кивая. Кашлять и откашливаться – не самое приятное занятие в этой огромной и прекрасной стране. Они кивали и кивали, белозубые, улыбающиеся во весь рот, с веселыми глазами, давая понять, что стесняться тут нечего, мол, кашляй на здоровье. Я осушила маленькую бутылку с водой и остановила-таки кашель. Они продолжали улыбаться. Одежда на них в основном была старая, вылинявшая, западная. Один указал на надпись на футболке: «LEWIS».
– Привет, привет, – махали они нам руками. – Англичане, англичане…
Я помахала рукой в ответ, внезапно почувствовав себя принцессой Дианой. Реакция не заставила себя ждать. Улыбки стали еще шире, взмахи рук энергичнее, напор на автомобиль сильнее. Теперь уже несколько маленьких девочек сумели пробраться к окну, дешевые платьица из выцветшей хлопковой ткани сползали с плеч, в ушах блестело золото. Их матери и сестры держались позади, закутанные в сари, улыбающиеся и застенчивые. Подошли новые мужчины, жестикулирующие, смеющиеся, к нам потянулись руки, чтобы пожать наши. Мы находились непонятно, где, из Бхаратпура выехали, до Джайпура еще не доехали, и стояла жуткая жара. Я вновь закашлялась, а бутылка с водой уже опустела.
