— Нет, — всхлипнула она. Душа ее разрывалась на части, а это было значительно хуже физической боли.
— Ш-ш, — попытался успокоить он ее, убирая волосы со лба. — Не нужно плакать, любовь моя.
Лине расплакалась еще сильнее. Она не хотела, чтобы он называл ее так. Она не хотела слышать, что он любит ее. Их слияние, каким бы сладостным оно ни было, не изменило того факта, что он был простолюдином, а она — знатной дамой.
Не изменило оно и обещания, данного ею своему отцу. Прежде чем слезы высохнут на ее щеках, он уйдет из ее жизни… навсегда. И у нее ничего не останется, не считая воспоминаний и его…
Всхлип застрял у нее в горле. Господи, вдруг поняла она, она даже не знает…
Она вытерла нос рукавом.
— Вы дадите мне кое-что… прежде чем уйти?
Он наморщил лоб.
— Прежде чем уйти?
— Скажите мне свое имя, настоящее имя.
Воцарилось долгое молчание. Потом уголки его губ искривились в улыбке.
— Вы не знаете моего…
Ему не дали продолжить. Дверь в спальню распахнулась так резко, что языки пламени в очаге взмыли вверх, и с грохотом ударилась о стену.
Сердце у Лине замерло.
— Похоже, что она попала в беду, — лепетала служанка Лине, входя в комнату.
— Какого дьявола! — в комнату вошел лорд Гийом, лицо которого налилось яростью.
Лине почувствовала, как воздух замерзает у нее в груди, словно ее обдало ледяным дыханием зимы. Ее словно парализовало.
Цыган быстро, но с достоинством отодвинулся от нее, набросив на нее накидку, а потом и сам завернулся в свою рясу. Он стоял, высокий и суровый, с уверенностью высокородного рыцаря, способного защитить и свою честь, и честь своей возлюбленной.
— Что все это значит? — требовательно спросил лорд Гийом. Лине трепетала, уверенная, что ее вина была крупными буквами написана у нее на лбу.
— Стража! — закричал лорд.
— Я могу объяснить, — обратился к нему цыган.
— Этот мужчина значит что-либо для вас? — с нажимом спросил лорд Гийом, игнорируя цыгана.
Лине была слишком потрясена, чтобы говорить.
— Покажите ему кольцо, которое я вам дал, Лине, — проговорил цыган, — оно объяснит…
— Молчать!
Лине схватилась за палец, где должно было быть кольцо. Она бросила виноватый взгляд на цыгана. У того задергалась жилка на виске.
— Стража! — снова закричал лорд Гийом.
— Скажите ему, кто я, — настаивал цыган.
Лине пришла в совершеннейшее смущение. Ее дядя ничего не должен узнать. После всего, что пришлось вынести ее отцу, чтобы вернуть свой титул, — все эти годы тяжелого труда и жертв, она не собиралась разбивать его мечту, как дешевое стекло. Ее дядя не должен узнать, что она свалилась в ту же сточную канаву, в которой и была зачата.
Дункан попытался сохранить спокойствие. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда в дверях выросли два гориллообразных стражника. Он знал, что, несмотря на пропавшее кольцо, Лине как-нибудь сумеет объяснить его присутствие.
— Лине? — повторил лорд Гийом.
Голос ее был чужим, негромким, лишенным всякого выражения.
— Я не знаю его имени, милорд.
Сердце Дункана обратилось в камень. Не веря своим ушам, он уставился на нее, но она боялась встретиться с ним взглядом.
Больше он ничего не чувствовал, даже когда стражники схватили его за руки и грубо вытолкали за дверь. Он не помнил, как очутился в темном сыром подземелье замка. И только когда защелкнулись холодные железные кандалы на его руках, он подумал, что они ничуть не холоднее сердца Лине — ее черного, лживого сердца.
Глава 16
Лине с трудом могла припомнить, что еще произошло той ночью, но память возвращалась к ней какими-то обрывками. Она впала в какое-то странное оцепенение, которое окружило ее, словно кокон, оберегая и отстраняя от суматохи внешнего мира. Вокруг нее поднялась настоящая суета. Парочка перешептывающихся служанок сняли с кровати простыни и заменили их новыми. Другая женщина подала ей большую чашу вина с опиумом. Лорд Гийом в сильном волнении мерил спальню шагами, снова и снова повторяя, что происшедшее не должно выйти за пределы этой комнаты. А кто-то без конца всхлипывал, словно оплакивая умершего. Но ей внутри своего кокона казалось, что она свободно парит над всеми.
И если время от времени сердце Лине пронзала сильная боль, она быстро притуплялась действием вина, уверенностью, что она может во всем положиться на лорда Гийома.
Она никак не рассчитывала на гнев своего родственника.
Глубоко в подземельях замка де Монфоров Дункан сидел на охапке сгнившей соломы, в которой кишмя кишели вши. С влажных, покрытых плесенью стен сочилась влага, а от вони гниющего камыша и крысиных экскрементов у него судорогой сводило желудок. В камеру не проникал ни один луч света. Дункан мог только догадываться, какие создания скреблись и шуршали по углам тесной кельи, в которую его бросили.
Он тяжело, неуклюже передвигался по камере, не заботясь о том, чтобы запахнуть свою рясу, несмотря на то что все его тело сотрясала крупная дрожь, а губы посинели от холода. Он был слишком истощен, чтобы беспокоиться о таких мелочах.
Он отказывался думать о Лине. Он знал, что если позволит себе задуматься о ее предательстве, то не сумеет совладать со своей яростью. Вместо этого он думал о своей семье — своей милосердной матери и добродушном отце. Он думал о своих братьях — Холдене, таком храбром, и Гарте, таком умном, — и о десятках черноволосых голубоглазых детишек, которые собирались шумной толпой вокруг него после каждого ужина, чтобы послушать любимые истории.
Кто расскажет им о том, отчего погиб их отец? Кто вообще узнает об этом? Даже торговка шерстью не могла сказать, кем он был на самом деле. Без своего перстня он был никем, человеком без имени. Он медленно выдохнул ледяной воздух.
Он должен умереть. Он знал это. Ни один благородный дворянин не согласится на меньшее, чем такой мучительный конец для простолюдина, который осмелился обесчестить его родственницу. Вопрос заключался в том, когда и как. Разумеется, она не будет присутствовать при его казни, ведь она не выносит вида крови. Впрочем, это и к лучшему. Он не хотел больше видеть ее лживое лицо и только молился о том, чтобы, когда наступит время умереть, он храбро встретил свою смерть, как и подобает де Ваэру.
С молитвой о ниспослании ему мужества он свернулся в клубочек на влажных камнях и забылся спасительным сном.
Солнце поднялось над горизонтом, и в воздухе разлилась та неподвижность, которая предвещает удушающую жару на целый день. В розовеющем небе описывал ленивые круги ястреб, выискивая свой завтрак. За серыми стенами замка большинство его обитателей уже приступили к дневным хлопотам.
