— Я предлагал вам этот рай, предлагал навсегда, на всю жизнь. Вы отвергли его.
— Потому что я должна была. Потому что я должна и сейчас, — всхлипнула она. — Из-за моего обещания.
Дункан выругался и схватил ее за плечи.
— Каким же должно быть обещание, которое заставляет вас отвергнуть самую большую любовь в своей жизни? Или заставляет вас предать мужчину, который положил к вашим ногам свое сердце? Каким же должно быть обещание, чтобы приговорить вас к жизни без этого?
Он привлек ее к себе одной рукой, а другую запустил ей в локоны, рассыпав половину заколок. Он прильнул своим ртом к ее губам, жадно и яростно, словно намеревался выпить ее. Ее губы были горячими, как огонь, и на вкус — как мед. Он с силой прижал ее к себе, не обращая внимания на боль, целуя ее с обреченностью приговоренного к смерти.
Лине вцепилась обеими руками в отвороты его рясы, притягивая его ближе к себе. Она вернула ему поцелуй так яростно, что поранила ему разбитую губу. Она вдыхала и выдыхала воздух дрожащими губами, прижавшись лицом к его щеке. Самообладание Дункана исчезло.
— Пусть проклянет меня дьявол за то, что снова выставляю себя дураком, — хрипло пробормотал он ей в волосы. — Я хочу вас, Лине.
— Тогда дьявол проклянет нас обоих, — выдохнула она. Лине чувствовала себя так, словно окунается в бурлящий океан чувств и ощущений. Каждый нерв ее тела был натянут как струна и звенел. При каждом движении его плоть касалась ее, и она горела от желания. Губы у нее распухли, грудь ныла от неудовлетворенного желания, и, хотя она крепко прижималась к нему, она хотела оказаться еще ближе. Каждая клеточка ее тела умирала от желания соединиться с ним.
Еще раз, подумала она, еще один раз. Прежде чем встретить свою судьбу — мрачную отрешенность, которая, казалось, уже поджидала ее, чтобы остаться с ней на веки вечные, — она хотела хотя бы мельком, хотя бы один раз, но снова увидеть рай. Она готова к последствиям. Потом она согласится влачить существование, к которому ее приговорила жестокая судьба. Но до этого ей хотелось еще раз испытать его любовь.
— Пожалуйста, — взмолилась она, вцепившись в его монашеское одеяние.
Цыган не нуждался в повторном приглашении. Поморщившись, когда Лине задела его сломанные ребра, он подхватил ее на руки, понес на кровать и положил поверх пахнущего розами покрывала.
Она хотела его сейчас, хотела его как можно быстрее, чтобы не успеть передумать. Когда его развязанная ряса распахнулась, обнажая мощное свидетельство его страсти, она задрала до пояса свою бархатную накидку и нижнее белье.
Со стоном цыган опустился на нее, и его монашеское одеяние накрыло обоих, как крылья. Он зарылся лицом ей в шею и всхлипнул. Она нетерпеливо пошевелилась, пока его теплая плоть коснулась ее лона, ища, находя и проникая внутрь.
В этот раз боли не было. Ее охватило чувство настолько полного единения с ним, что у нее перехватило дыхание, когда ее тело со стоном сомкнулось вокруг его. В экстазе она сильно зажмурилась, хотя он просто держал ее. Потом она обняла его руками за шею и положила голову ему на плечо.
Его место здесь, подумала она, наслаждаясь его давлением на свое лоно.
Долгое время он лежал неподвижно, ожидая, пока волны возбуждения охватят ее и подчинят собственному ритму. А потом он начал медленно двигаться. Каждое движение внутрь напоминало движение нитки по ткацкому станку, ровное и гладкое. Лине, подобно пряхе-новичку, нетерпеливо двигалась под ним. Но, хотя он и дрожал от сдерживаемых усилий, следовало признать, что цыган был ткачом-мастером. Уступив ему, она с наслаждением погрузилась в ритм их любви.
Вместе они ткали материю своей страсти, целуя и поглаживая, увлекая друг друга к совместному финалу. Сейчас для них обоих не существовало другой жизни, только их соединившиеся пуши — никаких пиратов, никаких титулов, никаких обещании. Ничто не могло разъединить или отвлечь их от этого полного и всеобъемлющего растворения друг в друге. Огонь потрескивал в такт их хриплым вскрикам, окутывая их золотистым светом.
Лине быстро привыкла к темпу удовольствия и старалась продлить сладкую агонию, медленно отодвигаясь и наслаждаясь чувственными ощущениями. Но цыган не смог долго выдерживать такую игру. С низким утробным стоном он с размаху вошел в нее, а она обхватила его бедрами за талию, прижав сломанные ребра, о которых оба позабыли.
Его движения становились все более размеренными. Вскоре она встречала каждый его толчок, уткнувшись лицом в его могучую шею и прижимаясь к нему, как годовалый жеребенок.
Она могла бы двигаться так целую вечность, но ее тело начало постепенно подниматься к жаркому пику чувственности. Лине чувствовала, как какой-то стержень в ней превратился в раскаленный светящийся шар, который поднимается к небесам и достигает зенита. Ее спина сильно болела, и она вцепилась в цыгана в ожидании бесконечного, захватывающего дыхание момента абсолютной неподвижности.
А потом ее потрясли взрывы миллионов кристаллов в небесах. Сверкающие осколки рассыпались во все стороны и в конце концов мягко опали на землю.
И, пока все ее тело сотрясалось в непроизвольных судорогах, цыган совершил свое мощное восхождение вниз. Охваченный порывом страсти, не обращая внимания на стоны и крики своих натруженных и избитых мышц, он ринулся вперед с силой и яростью дикого животного, пролив свой щедрый дар в ее лоно.
Долгое время единственными звуками, раздающимися в комнате, были треск огня и их учащенное дыхание.
Дункан с обожанием взглянул на женщину, с которой он только что занимался любовью, несмотря на все свои предыдущие намерения. Она сделала его слабым, как новорожденного ребенка. Он дрожал от силы своего освобождения, и ноздри его вздрагивали при каждом вздохе. Завтра утром каждая клеточка и каждый мускул в его теле будут жаловаться на надругательство, которое им пришлось претерпеть сегодня. Но оно того стоило. Никто не мог сравниться с Лине. Она была всем — страстной, сильной и мягкой. Она требовала и отдавала, принимала и получала с одинаковым пылом.
Он собирался наказать ее за то, что она предала его, но сейчас это казалось ему невообразимо далекой глупостью. Потом, позже, они разберутся и решат все свои проблемы. Она извинится. Он простит ее. Постепенно он излечит ее от снобизма. Но сейчас ему больше всего хотелось просто держать ее в объятиях.
— Может быть, мне придется пожалеть об этих словах, Лине, но я их скажу. — Он провел большим пальцем по изгибу ее подбородка. — Я люблю вас.
Лине расплакалась. Она вовсе не собиралась этого делать. Ей хотелось отогреться в лучах их любви, устроив из этого горько-сладкое прощальное представление, а потом достойно смириться с тем мрачным будущим, которое было ей уготовано. Но она не ожидала, что их соитие перевернет ее душу. Она не ожидала, что мысль о том, чтобы оставить его, причинит ей такую боль. Святой Боже, как же она собирается жить без его любви?
— Я сделал вам больно? — прошептал он, и лоб его прочертили озабоченные морщины.
