— Более чем! — ответила та оживленно. — Появилась ясность, и наметилось одно мероприятие.
— А этот Денис — он тебя любит, да? — Алисе хотелось задать этот вопрос со вчерашнего дня.
Кирш поморщилась и хмыкнула:
— Вряд ли. Мы просто друзья! Спать еще не хочешь?
Алиса неопределенно пожала плечами. и Кирш вышла за ведрами. Они нагрели побольше воды, чтобы залить ее в бак импровизированного душа, и, едва Кирш вышла из «банного закутка», завернутая в большое полотенце, как снова зазвонил телефон.
— Кот? Здорово. Чего хотела? В клуб? — Кирш улыбнулась Алисе: — Алиса, мы пойдем в клуб? — Потом Кирш снова сказала трубке: — Вряд ли мы пойдем. Мы с Алисой в деревне.
Кирш несколько секунд слушала ответ трубки, потом ответила:
— Язва ты, Кот!.. Да пошла ты! Ладно, удачно вам повеселиться! Адке привет, ну и Фекле заодно.
Кирш выключила телефон и вошла в комнату, незаслуженно пустовавшую прошлой ночью. Она открыла скрипучую дверцу старого комода и задумчиво остановилась напротив, потом достала с полки длинные трикотажные шорты и спортивную майку и скомандовала заглянувшей в дверь Алисе:
— Отвернись, я оденусь! Тебе что дать; есть пижама, есть футболки…
Алиса уже открывала свою сумку, доставая футляр с зубной щеткой.
— Спасибо, у меня с собой есть футболка.
Когда Алиса вернулась, Кирш уже лежала на разобранной постели, свернувшись на краю, Алиса осторожно пробралась к стенке и легла, натянув на себя одеяло. Она не знала, что должно быть дальше и должно ли быть вообще; ей хотелось поцеловать Кирш, хотелось, чтобы та обняла ее и прижала к себе. С минуту Алиса смотрела в потолок и прислушивалась к едва различимому запаху «барбариски»… Потом она повернулась к Кирш — та лежала к ней спиной, и наверху, над белым воротом футболки, виднелись та самая шея, тот загривок, который Алиса так бережно гладила тогда, в клубе…
Алиса осторожно провела кончиком пальцев от темного затылка до середины белой футболки. Кирш, обычно грубо пресекающая такое поведение подруг, кокетливо поежилась:
— Вы что, девушка?! Давайте спать,
Алиса быстро повернула голову к стене, чтобы не разрыдаться от обиды, но почувствовала нежный поцелуй в затылок.
— Спокойной ночи, Алисочка!
— Спокойной ночи…
Им обеим и вправду стало впервые за последнее время спокойно на душе. Кирш обняла ее так, что голова Алисы казалась на плече подруги, и они тут же заснули.
Жизнь же нового клуба в эти часы только начиналась, С человеком, вырвавшим себя на какое-то время из привычного уклада жизни, по возвращении назад обычно случаются всякие метаморфозы. Почему? Не то чтобы он чувствовал меньше притяжения к старому, но, вероятно, у него расширяется угол зрения. То же произошло и с вернувшейся из Питера Адой. Она задержалась там всего лишь на день дольше Алисы: неделя была не в ее силах, да и тетя не выражала большого восторга по поводу ее присутствия.
Ада не умела размышлять о жизни отвлеченно, как Алиса, не любила бродить по улицам в одиночестве, как это водилось за Кирш, — она шла по чужому городу, озираясь на прохожих, равнодушно читала вывески и рекламы и, как все любящие и просто влюбленные люди, видела все это через лицо своей неприступной Кот. Оно было прозрачным, за ним ходили люди и проезжали машины, но стоило закрыть глаза, и лицо становилось четким, на нем оживала мимика, и Аде хотелось заговорить с Кот наяву. Всю дорогу она спорила с самой собой: одна Ада стремилась скорее преданно заглянуть Кот в глаза, пусть даже, как всегда, без всяких перспектив, другая — хотела раскрыть какую-то тайну доступа к ее сердцу. Что-то нужно было изменить в себе, и, поскольку ничего более серьезного на ум не приходило, Ада решила последовать доброй женской традиции. Она решительно стянула с волос резинку и завернула в ближайшую парикмахерскую: в том, чтобы постричься в чужом городе с задумчивыми серыми мостовыми, ей виделось что-то особенное, волшебное.
Ада село в кресло, молча глядя на свое лицо в зеркале: теперь вместо шеи и тела сразу под головой была только голубая накидка, повязанная серьезной парикмахершей. Та вопросительно посмотрела на клиентку, и Ада приподняла брови, одновременно пожав плечами.
— Просто форму придадим или коротко будем? — спросила серьезная парикмахерша, поправляя свой нейлоновый халатик.
— Коротко не надо, сделайте что-нибудь интересное, пожалуйста…
Ада закрыла глаза и вновь посмотрела на свое отражение, когда над ее головой уже стихло позвякивание ножниц и гудение фена. Волшебство произошло, новая Ада выглядела куда более эффектно и решительно, и ей понравился собственный взгляд, оттененный новой челкой. «Ну здравствуй, Кот!» — сразу же захотелось сказать Аде, и она отправилась на Московский вокзал. Уже не оглядываясь на прохожих, Ада шла уверенной походкой, твердо решив для себя, что это будет последний бой: нельзя растаптывать себя, и даже чужую нелюбовь нужно принимать с достоинством. Унизительно вращаться на запасной орбите, выжидая своего часа. Их с Кот час уже был, и, скорей всего, это необратимо. Нужно вернуться, чтобы поставить точку, чтобы расстаться на совсем. Закончится зима — ее просто надо пережить, а там… Аде вдруг поверилось, что в лучах весеннего солнца, переступая через ручейки тающей зимы, из-за поворота к ней шагнет ее счастье, и она снова начнет жить, забыв о переходе на «Пушкинской», об агрессивной Фекле и о прокуренной «Перчатке»… Какое счастье? Мужчина или женщина?.. Ада всматривалась в проходящие мимо нары и не могла представить рядом с собой его… Улыбчивая, сильная, дерзкая женщина, а может быть, и нет — любовь зла! — думала Ада и представляла рядом существо неясного пола, но способное любить ее, только ее одну…
— Привет, Кот, — сказала незнакомка в приталенном шерстяном полупальто и с наброшенным вокруг шеи длинным оранжевым шарфом.
Она подошла еще ближе к гудящей группе, скопившейся у входа в новый клуб, и остановилась. Несколько человек замолчали, и, оглянувшись, Кот наткнулась на взгляд таких же, как у нее самой, черных глаз, возле которых завораживающе развевались от ветра прямые иссиня-черные волосы разной длины.
— Ада?!
Следом за Кот замолкла и повернулась в ту же сторону красная голова. Фекла почесала бровь между двумя серебряными колечками и отвернулась, брезгливо фыркнув.
Нет людей, мечтающих о грубом, черством и эгоистичном спутнике. Любя грубую Кирш, Кот любила в ней все спрятанное, опальное — то, что та ненавидела в самой себе. Редкую и неожиданную нежную улыбку, проскальзывающий иногда распахнутый детский взгляд и мягкие, капризные интонации в голосе, которые Кирш позволяла себе только среди своих: с мамой и Максимкой, с Лизой и почти никогда — со знакомыми по «Перчатке».
При грубости Феклы опальная беззащитность была пеленой: Фекла могла по-детски надуть губы, расплакаться, после чего мгновенно рассвирепеть и отомстить обидчику внезапной отборной бранью или не по-женски тяжелым кулаком. В Аде все женское было слишком открыто, и быть рядом с ней женщиной Кот было неприятно.
