Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
— Я постараюсь не пропустить ни одной операции, — кивнул головой Павлицкий.
И действительно, почти ежедневно он приезжал в больницу и под руководством Вильчура или при его участии проводил операции… А поскольку в околице у него не было большой практики, он мог позволить себе работать здесь бесплатно. Благодаря женитьбе он был хорошо обеспечен материально и не гонялся за доходами.
Кроме него, частым гостем больницы по-прежнему был пан Юрковский. Вильчур не мог не заметить, кто является главной целью его визитов. И хотя видел также, что Люция относится к молодому землевладельцу только с обычной симпатией, однажды спросил ее:
— Как вам нравится пан Юрковский?
Она удивленно посмотрела на него.
— А разве это может иметь какое-нибудь значение?
Вильчур несколько смутился.
— Да нет. Мне казалось, что он приезжает сюда исключительно ради вас.
Она пожала плечами.
— Возможно. Если вам это не нравится, нет ничего легче, как дать ему понять, что он бывает здесь слишком часто,
— Ну вот, вы опять! — возмутился профессор. — Это очень приятный человек. А кроме того, почему вы должны скучать? В вашем возрасте это слишком большая жертва — находиться в такой глуши вдали от всякого рода удовольствий и развлечений. Вам же нужно какое-нибудь общество.
Она нежно посмотрела на него.
— Вы же хорошо знаете, что я не тоскую по развлечениям и что вашего общества мне вполне достаточно.
Произнося эти слова, она не была вполне искренней, потому что в ее жизни бывали такие минуты, когда ей было немного грустно, хотя она, может быть, сама этого не осознавала. Тогда, если не приезжал пан Павлицкий или Юр-ковский, она садилась писать письма, и эти письма становились длиннее, чем обычно. Впрочем, у нее были поводы заниматься более обширной корреспонденцией: Кольский писал почти ежедневно, а тон его писем становился все печальнее. Нетрудно было догадаться, что он находится в состоянии депрессии, и Люция считала своим долгом утешить его и ободрить.
Несмотря на симпатию, которую питала Люция к пану Юрковскому, после разговора с Вильчуром она решила объясниться с молодым помещиком и откровенно дать ему понять, что его визиты в больницу не могут иметь тех последствий, на которые он надеется. Случай, однако, распорядился иначе.
Однажды в полдень Юрковский приехал вместе со своей сестрой, уже немолодой панной приятной внешности, но болезненного вида. Она приехала с приглашением в Ковалево по случаю ее именин. Они устраивали бал, и старая пани Юрковская настоятельно приглашала Вильчура и Люцию. Профессор, услышав об этом, искренне рассмеялся:
— Но, дорогие! Бал и я! С незапамятных времен я не был на балу, а последний раз танцевал в студенческие годы. В каком же качестве я пригожусь вам?!
— Не отказывайте нам, — робко начала панна Юрковская. — Ведь на балу будет много гостей вашего возраста и нетанцующих. А мама очень просила… Ей бы очень хотелось познакомиться с вами. Она столько о вас слышала и от брата, и от других людей.
— Да у меня же и фрака нет, — защищался он.
Оказалось, что и это не препятствие, так как в округе редко кто пользуется таким парадным костюмом на приемах у соседей.
Вильчур смотрел на Люцию, как бы ожидая от нее защиты, поддержки, но совершенно неожиданно Люция присоединилась к атакующим.
— Если на самом деле одежда для бала необязательна, то мы могли бы воспользоваться приглашением.
Она улыбнулась, глядя на панну Юрковскую, и добавила:
— Я тоже очень давно не танцевала, но очень люблю.
— Тогда не о чем говорить, — пан Юрковский с размаху хлопнул себя по коленям. — Значит, в субботу в шесть часов присылаю за вами лошадей, и дело сделано!
Вильчур недолго сопротивлялся. В сущности, он не имел права отказать Люции в удовольствии потанцевать, он ведь понимал, что без него она бы не поехала. О том, что этот выезд был для нее не просто удовольствием, он убедился уже на следующий день, когда застал ее за распарыванием какого-то платья. Оказалось, что с помощью Донки она собралась переделать свое выходное платье на что-нибудь напоминающее туалет для бала. Она была настолько поглощена этим занятием, что не сразу заметила входящего Вильчура.
— Мне кажется, что если вырезать здесь сантиметра три, — увлеченно говорила она Донке, — а здесь присборить, то складки хорошо уложатся… Она задрапировала на себе платье, приложив его к бедрам и плечам.
— Замечательно укладываются, — с улыбкой заметил Вильчур.
— Действительно так будет хорошо? — спросила она серьезно.
— Дорогая моя, если бы я хоть чуточку в этом разбирался.
Донка опустилась перед Люцией на колени и, оттягивая вниз платье, сказала:
— Если выпустить здесь сантиметра два, то и длина будет подходящей.
Вильчур кашлянул.
— Хм, когда вы здесь закончите, то сообщите мне, пожалуйста.
— Хорошо, хорошо, — рассеянно ответила Люция, — уже заканчиваем.
Вильчур вышел и сел на крыльцо рядом с Емелом, который занимался закруткой папирос. Раньше Емел никогда этого не делал. Вильчур привык заготавливать папиросы себе сам, а Емел забирал из его коробки столько, сколько ему было нужно. Но после возвращения из больницы оказалось, что даже с этой простой операцией дрожащая рука профессора справиться не может. Однажды Емел заметил это и с того момента, не сказав ни слова, принял на себя эти функции.
Раньше, видя профессора приготавливающим папиросы, он как-то сказал:
— Вот маленькая деталь, характеризующая человека: мысль о будущем, забота хоть о ближайшем, но все-таки о будущем.
— Ты находишь в этом что-то плохое? — спросил Вильчур.
— Натурально, сир. Может ли быть голова постоянно забита будущим? Разве ты не видишь катастрофических результатов такого состояния?
— Признаться, не вижу, приятель.
— Потому что не умеешь смотреть на вещи философски, далинг. Ну, задумайся: люди постоянно беспокоятся о будущем, каждый день о завтрашнем дне и только о завтрашнем. Поэтому они не замечают такой мелочи, как день настоящий. Не замечают настоящего и снова живут завтрашним, а когда этот завтрашний день становится действительностью, когда часы отмерят соответствующее количество часов и перенесут их в то завтра, уже не обращают на него никакого внимания, потому что, как безумные, всматриваются в следующее завтра. Рядом свершаются события, меняются времена, что-то происходит, а они этого не видят, не могут сконцентрировать на этом свое внимание, потому что все их внимание сконцентрировано на будущем. Если бы я писал монографию о нашем времени, то озаглавил бы ее так: "Люди без настоящего". И только находясь на ложе смерти, когда из уст врача человек слышит, что для него уже нет никакого завтра, только тогда он постигает свое сегодня, но, к сожалению, это сегодня не очень привлекательно. И вот таким хэппи эндом заканчивается длинная картина жизни двуногого существа, лишенного оперенья, но обремененного причудой гнаться за завтрашним днем. Не считаешь ли ты, маэстро, что в этом заключена парадоксальная расточительность?.. Не кажется ли тебе, что в этой системе существования на непоколебимом фундаменте почивает кретинизм? Если заявишь, что эта система является совершенным наркотическим средством против сознания протухшей скуки сегодняшнего дня, я скажу тебе, что отмечаю в этом глубокую мораль. Не напрасно врачи на протяжении долгих лет отрицательно относятся к использованию наркотических средств при родах. Какой-то смысл должен быть в этом. Почему тогда человек, рожая свое настоящее, должен быть одурманен лихорадочной мыслью о будущем? Нельзя быть мудрецом, не зная настоящего, не видя его и себя в нем. Теперь ты уже знаешь, почему я мудрец.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
