Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
— О ком вы говорите?
— О моем приятеле, о профессоре Вильчуре. Несчастный лечится там в городе и не догадывается, что Пенелопа забыла по ночам распускать сотканную днем материю, а, наоборот, по ночам она мечтает, но не о нем, несчастном Одиссее!..
Люция слегка покраснела и улыбнулась.
— Ну что за глупости вы говорите!
— О, горе, горе тебе, Одиссей! — плачущим голосом выводил Емел. — Воистину сообщаю тебе, что был ты в большей безопасности тогда, когда целая толпа поклонников покушалась на сердце твоей Пенелопы, чем сейчас, когда есть только один! Один, но какой! Фигура Завиши Черного, усики, черт возьми, Лешека Белого, ну и вообще. Он едет сейчас в свое Ковалево, коней кнутом погоняет, посвистывает от удовольствия, а вслед за ним бегут мысли и воздыхания прекрасной Дульсинеи Тобосской. Мчись, рыцарь!
Развеселившаяся Люция непринужденно смеялась.
— Плохой из вас пророк.
— Плохой?.. Хочу, чтобы мои предсказания были ошибочны!
— Уверяю вас, что они не могут оправдаться, — убедительно сказала Люция.
— А мне казалось, что этот эгрикола покорил ваше сердце с первого взгляда.
— Он, действительно, покорил мое сердце, но не в том смысле, в котором вы думаете.
— А вы знаете, что он откровеннее всех на свете метит к вам в ухажеры? Это ухаживание в соответствии со всеми правилами сельских традиций.
Люция махнула рукой.
— Я совершенно убеждена в том, что и здесь вы ошибаетесь.
— Ручаюсь всем своим состоянием, — настаивал Емел. — И кто знает, не добьется ли своего? Кто знает? Терпением и трудом… Вот увидите, что он будет навещать нас все чаще!
Емел не ошибался. Действительно, не проходило и дня без визита пана Юрковского. Он приезжал под разными предлогами: или потому, что ему было по дороге к кому-то из знакомых, или по той причине, что у него были дела в городке, или для того, чтобы привезти продукты, передаваемые его матерью в больницу. Эти предлоги не отличались особой хитростью. Однако они не позволяли Люции поговорить, наконец, с ним начистоту. Даже тогда, когда у пана Юрковского не было уже искусственных поводов, он говорил открыто:
— У меня сейчас немного работы в хозяйстве, а человек за целый год так наработается, что заслуживает себе хоть маленький отдых. Когда бываешь у соседей, то говоришь все об одном и том же: о ежедневных делах, о хлебе, о коровах, о слугах. Так что вы меня извините, что я к вам заезжаю, но мне так приятно провести здесь часок-другой.
Часок-другой растягивался, правда, до нескольких часов. И снова у Люции не было возможности сказать ему, что хотя его визиты и доставляют ей удовольствие, тем не менее, не могут привести к тому, на что он надеется. Пан Юрковский в своих с ней разговорах ни разу не затронул этой щекотливой темы. Несмотря на свой темперамент и открытость, он не принадлежал, видимо, к людям беспардонным и предпочитал раньше разведать почву, чем подвергнуться досадному отказу.
Так обстояли дела, когда однажды под вечер без всякого предупреждения вернулся профессор Вильчур. Они как раз сидели за чаем, когда услышали шум подъезжающей телеги. Пока Емел успел выйти на крыльцо, в сени уже вошел Вильчур. Люция и пан Юрковский встретили его радостными возгласами.
При свете лампы он выглядел здоровым. Возможно, только немного похудел и побледнел, но это объяснялось исчезновением сельского загара. Лишь когда он сел к столу, Люция заметила, что левая рука профессора дрожала, причем постоянно, и эта дрожь усиливалась, когда он пытался удержать в ней вилку или ложку.
Слезы застилали глаза Люции. Чтобы их скрыть, она встала и вышла в свою комнату. Здесь ей не надо было сдерживаться, и она разрыдалась. Несомненно, и Емел, и пан Юрковский тоже заметили эту дрожащую руку, но только она понимала весь трагизм ситуации. Вильчур как хирург больше не существовал. Те самые точные и верные руки, которым сотни и
тысячи пациентов доверяли свою жизнь, превратились в испорченный инструмент, в инструмент, которым нельзя пользоваться. С этого момента Вильчур уже не сможет самостоятельно провести ни одной серьезной операции. Правда, многие из них не требуют участия обеих рук и с помощью ассистента могут быть проведены, однако частичная потеря власти над своими руками будет для Вильчура страшным ударом.
Люция долго не могла прийти в себя. Как врач, она понимала, что эта дрожь может быть и временным явлением. Подобные явления удается вылечить с помощью облучения и электризации или процедур, которые здесь не проводились из-за отсутствия необходимой аппаратуры. Но, наверное, врачи не отпустили бы Вильчура, если бы считали, что они еще могут ему помочь, что это поддастся лечению. И сам бы он, несомненно, остался, чтобы только не потерять своих возможностей хирурга. Значит, состояние было безнадежным. Можно было догадываться, что зубы бешеной собаки повредили один из важных нервов и что этому уже нельзя помочь.
Когда она вернулась к столу, пан Юрковский уже начал прощаться. Вскоре и Емел пошел спать. Они остались одни. Вильчур с грустью улыбнулся.
— Вот видите?..
И он протянул ей дрожащую руку. В порыве нежности и сострадания она схватила ее и начала покрывать поцелуями. Как видно, и сам он был слишком взволнован, чтобы защититься от них.
— И представьте себе, панна Люция, — говорил он тихим голосом, — представьте себе, что нам не удалось найти повреждения какого-нибудь нерва, не нарушена ни одна мышца… Пробовали мы там все. Были очень хорошие специалисты. Приговор сделан, да и я согласен с их диагнозом: этому уже нельзя помочь. Я заметил, что это в значительной степени зависит от душевного состояния. Чем больше я возбужден, взволнован, тем значительнее дрожь, а, например, ночью во время сна дрожь прекращается совсем.
Обеими руками Люция сжимала его ладонь, как бы пытаясь своей сердечностью успокоить эту дрожь.
— Я прошу вас, не печальтесь и помните, что я всегда буду рядом, ведь и раньше вы не все операции проводили сами. Во многих случаях достаточно было вашего диагноза и распоряжений.
Вильчур погладил ее по голове.
— Я знаю, знаю, милая панна Люция, что есть еще более тяжелые увечья, чем это. В конце концов, кто же больше меня должен быть привыкшим к разного рода увечьям… Будем как-нибудь справляться.
На следующий день утром приехал доктор Павлицкий, до которого уже дошла весть о возвращении Вильчура. Он был потрясен состоянием руки профессора и, как бы между прочим, сказал:
— Я не имел счастья слушать ваши лекции и пользоваться вашей клиникой, но сейчас я хочу воспользоваться вашим присутствием здесь для восполнения своих скупых знаний в области хирургии. Зная вашу доброту, я думаю, что вы не откажете мне в возможности практиковать под вашим наблюдением.
Вильчур серьезно посмотрел на него.
— Конечно, нет, коллега, я даже буду вам благодарен за это. Чаще всего наиболее серьезные операции мы проводим здесь утром. Заглядывайте к нам в это время.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
