– Ясно, – кивнул Антоло.
Прочие тоже закивали. А что спорить? Сержант всегда прав. Это самый первый закон из устава об армейской службе. А второй – если сержант не прав, смотри первый закон.
На том и порешили.
Комета простояла два дня, медленно переползая с севера на юго-восток, а потом исчезла так же неожиданно, как и появилась.
Армия продолжала ползти в глубь Тельбии. Словно гигантская, медлительная сороконожка. До простых солдат и даже до сержантов замыслов командования никто не доводил, но по колонне ходили слухи, постоянные спутники неизвестности, что они должны будут занять несколько городов вдоль южной границы края, оставить в них гарнизоны, выстроить ряд фортов и закрепиться в них. Поговаривали, народ в Тельбии свободолюбивый и независимый, власти над собой не терпит, потому, мол, и не установилась здесь настоящая, крепкая власть. До сих пор имперская армия с открытым сопротивлением не сталкивалась, а потому судить о тельбийцах приходилось по изредка попадающимся на дорогах насмерть перепуганным селянам или купчикам. Может, оно и к лучшему? Хороша та война, которая обходится без боевых действий. Для солдат хороша, само собой.
Днем однообразие пешей ходьбы несколько развеял обогнавший колонну отряд. Легкой рысью прошла полусотня кентавров. Антоло впервые видел обитателей Степи раскинувшейся на крайнем юго-востоке материка, подлинный бич границ Империи.
Каждому мальцу известно: кентавр – наполовину человек, наполовину конь. Только рисунки в книгах, изображающие посаженные на тела тонконогих скаковых коней торсы мускулистых атлетов с правильными чертами лиц и курчавыми бородами, врут. Врут бессовестно и безбожно. Вернее, художники, никогда не видевшие настоящих кентавров, проявляют творческую фантазию, выдавая желаемое за действительное.
На самом деле конские туловища отличались мощью, выказывающей скорее выносливость, чем привычку к быстрой скачке, – крепкая кость, широкие копыта. Если задуматься, то длинный корпус и короткие ноги напоминали, скорее, ослов или мулов, чем благородных верховых коней. И еще много мелочей: хвосты на вид «лысые», а брюхо – поджарое, подтянутое. Человеческая половина – под стать конской. Широкоплечая, толстые руки бугрятся мускулами. Живота нет – на месте лошадиной шеи растет сразу грудная клетка, а солнечное сплетение защищает киль, как у птицы, – природа позаботилась прикрыть уязвимую точку. Шея толстая, закрепленная могучими мышцами. Наверное, чтобы голова не оторвалась на скаку. Головы круглые, с тяжелыми челюстями, широкими ноздрями и глазами-щелками под выпуклыми надбровными дугами. Волосы на голове черные, длинные и блестящие, как вороново крыло. Масть – гнедая, буланая, саврасая, мышастая. Причем короткая гладкая шерсть покрывала не только конскую, но и человеческую часть тела, волосы на голове переходили сперва в лохматые гривы, сбегающие между лопаток, а после в «ремни» вдоль лошадиных спин до самых хвостов.
Вооружение кентавров составляли круглые щиты не больше локтя в поперечнике и короткие копья с широкими наконечниками. Одно копье они несли в правой руке, а два запасных – в кожаных петлях, закрепленных на внутренней стороне щита.
Отряд обогнал роту господина т’Жозмо, заставив крайних солдат закашляться от пыли.
– Откуда? – поперхнулся Антоло, поднимаясь на цыпочки. Слишком быстро проехали кочевники – ну, не успел разглядеть.
– Из-под спуда! – бросил через плечо Дыкал. – Это отступники. Есть несколько племен у кентавров Степи, которые были вынуждены замириться с людьми, приняв от них помощь – харчами ли, лекарским снадобьем ли, а то и военной силой. Ведь конежопые друг дружку не меньше, чем наших, режут…
– А здесь-то откель они? – влез Цыпа.
– Рот прикрой, зеленка! Не видишь, старшие разговаривают? – прикрикнул сержант беззлобно, больше для острастки. – Дык, если ихний брат с человеком якшался, он для своих вроде прокаженного делается. Каждый его ограбить может, а то и вовсе убить. А если цельное племя, дык, такое, значится, за ними просто-таки охотиться начинают. Вот и уходят они в глубь человеческих земель, торгуют с окраинцами, на работу нанимаются. Коней там пасти… Дык, в пограничной страже разведчиками служат. Предают, выходят, своих. А предателей никто не любит. Ни люди, дык, ни кентавры.
– А сюда-то зачем их пригнали? – непонимающе произнес Емсиль. – Пускай бы в Степи и служили…
– Не скажи, не скажи, – покачал головой сержант. – Они в бою злые. И разведчики хоть куда. Если эту полусотню нам придали, они пригодятся. Уж не помешают, это точно…
– А я думаю, з’я все это! – горячо вмешался Вензольо. – Здесь людская война, и люди должны сами ’азби’аться между собой. Без всяких нелюдей.
– Эй, парень, – нахмурился Дыкал. – А ты кто? Ты никак господин полковник, т’Арриго делла Куррадо? Или нет, перепутал я! Простить прошу покорно, ваше высокопревосходительство! К нам сам т’Алисан делла Каллиано пожаловал! Сейчас он нас, сирых и убогих, поучит, как воевать надобно!
– Да я не п’о то… – попытался оправдаться каматиец, сообразив, что здорово рассердил командира, сболтнув лишнее.
– Зато я про то! – громыхнул Дыкал, аж солдаты из соседних десятков начали оглядываться. – Приказы командования не обсуждаются! Ни вслух, ни шепотом. Ни со мной, ни между собой. Не забыли, вам сегодня часовыми заступать на ночь? Чтоб из-за вашей болтовни и раздолбайства с меня нашивки посрывали? Благодарствую, как-нибудь перетопчемся… Вопросы есть?
Вопросов не было.
Вечером того же дня Антоло вновь увидел кентавров. Вернее, кентавра.
Буланый конечеловек стоял посреди толпы солдат, сгрудившихся у фургона маркитанта, известного крепостью вина. Злые языки поговаривали, что торговец настаивает каматийское красное на табаке. Как бы то ни было, а налитый за медную монетку кубок валил с ног даже такого здоровяка, как Емсиль. Пьянство на марше не поощрялось командованием, но и не запрещалось. Почему бы усталым солдатам не расслабиться на отдыхе?
Маркитант подпрыгивал, опираясь одной рукой на бортик фургона. Пальцы второй он скрутил в совершенно непристойную фигуру и тыкал ее прямо в кончик широкого носа кентавра. Тот почти нежно отводил кулак торгаша от своего лица, а другой рукой протягивал ему мятый оловянный кубок и что-то бормотал заплетающимся языком.
Солдаты шумели. Судя по нестройным выкрикам, часть из них настаивала, чтобы маркитант налил вина в долг, а другая посылала «конежопого» куда подальше и требовала не задерживать очередь.
Табалец не собирался задерживаться. Ведь им, как совершенно уместно напомнил сержант, предстояло заступать на ночь в охрану лагеря. Конечно, поспать удастся, но одну стражу, не более того. А значит, надо хотя бы немного отдохнуть до сумерек. Он так бы и ушел, но в это время один из солдат – растрепанный с ошалевшими глазами – с криком «Прочь пошел, морда нелюдская!» врезался кентавру в бок.
Степной воин лишь слегка пошатнулся – все-таки весил он на добрых два кантара больше самого могучего человека, – накрыл широкой ладонью лицо наглеца и слегка толкнул его. Бедняга улетел под телегу – только подошвы мелькнули.
