Одно было верно – Том Сойер не шутя взялся за дело исобирается освобождать негра из рабства. Вот этого я никак не мог понять. Какже так? Мальчик из хорошей семьи, воспитанный, как будто дорожит своейрепутацией, и родные у него тоже вряд ли захотят срамиться; малый с головой, нетупица; учился все-таки, не безграмотный какой-нибудь, и добрый, не назло же онэто делает, – и вот нате-ка – забыл и про гордость и про самолюбие, лезет в этодело, унижается, срамит и себя и родных на всю Америку! Никак я этого не могвзять в толк. Просто стыдно. И я знал, что надо взять да и сказать все емунапрямик, а то какой же я ему друг! Пускай сейчас же все это бросит, пока ещене поздно. Я так и хотел ему сказать, начал было, а он оборвал меня и говорит:
– Ты что же – думаешь, я не знаю, чего хочу? Когда это сомной бывало?
– Никогда.
– Разве я не говорил, что помогу тебе украсть этого негра?
– Говорил.
– Ну и ладно.
Больше и он ничего не говорил, и я ничего не говорил. Да исмысла никакого не было разговаривать: уж если он что решил, так поставит насвоем. Я только не мог понять, какая ему охота соваться в это дело, но не сталс ним спорить, даже и не поминал про это больше. Сам лезет на рожон, так что жя тут могу поделать!
Когда мы вернулись, во всем доме было темно и тихо, и мыпрошли в конец двора – обследовать хибарку рядом с кучей золы. Мы обошли весьдвор кругом, чтобы посмотреть, как будут вести себя собаки. Они нас узнали илаяли не больше, чем обыкновенно лают деревенские собаки, заслышав ночьюпрохожего. Добравшись до хибарки, мы осмотрели ее спереди и с боков – и с тогобоку, которого я еще не видел, на северной стороне, нашли квадратное окошечко,довольно высоко от земли, забитое одной крепкой доской.
Я сказал:
– Вот и хорошо! Дыра довольно большая, Джим в нее пролезет,надо только оторвать доску.
Том говорит:
– Ну, это так же просто, как дважды два четыре, и так желегко, как не учить уроков. По-моему, мы могли бы придумать способ хотьнемножко посложней, Гек Финн.
– Ну ладно, – говорю. – А если выпилить кусок стены, как ясделал в тот раз, когда меня убили?
– Это еще на что-нибудь похоже, – говорит он, – это итаинственно, и возни много, и вообще хорошо, только все-таки можно придуматьеще что-нибудь, чтобы подольше повозиться. Спешить нам некуда, так давай ещепосмотрим.
Между сарайчиком и забором, с задней стороны, стоялапристройка, в вышину доходившая до крыши и сбитая из досок. Она была такой жедлины, как и сарайчик, только уже – шириной футов в шесть. Дверь была с южнойстороны и заперта на висячий замок. Том пошел к котлу для варки мыла, поискалтам и принес железную штуку, которой поднимают крышку котла; он взял ее ивыломал один пробой у двери. Цепь упала, мы отворили дверь, вошли, зажглиспичку и видим, что это только пристройка к сарайчику, а сообщения между ниминет; и пола в сарае тоже нет, и вообще ничего в нем нет, кроме ржавых, никомуне нужных мотыг и лопат да сломанного плуга. Спичка погасла, и мы ушли, воткнувпробой на старое место, и с виду дверь была опять как следует заперта. Томобрадовался и говорит:
– Ну, теперь все хорошо! Мы для него устроим подкоп. Это унас займет целую неделю.
После этого мы вернулись домой; я вошел в дом с черного хода– они там дверей не запирали, надо было только потянуть за кожаный ремешок; нодля Тома Сойера это было неподходяще: таинственности мало, ему непременно надобыло влезать по громоотводу. Раза три он долезал до половины и каждый разсрывался и напоследок чуть не разбил себе голову. Он уж думал, что придется этодело бросить, а потом отдохнул, решил попробовать еще раз наудачу – и все-такивлез.
Утром мы поднялись чуть свет и пошли к негритянским хижинам,чтобы приучить к себе собак и познакомиться поближе с тем негром, которыйкормил Джима, – если это действительно Джиму носили еду. Негры как разпозавтракали и собирались в поле, а Джимов негр накладывал в миску хлеба, мясаи всякой еды, и в то время, как остальные уходили, из большого дома емуприслали ключ.
У этого негра было добродушное, глуповатое лицо, а волосы онперевязывал нитками в пучки, для того чтобы отвадить ведьм. Он рассказывал, чтоведьмы ужасно донимают его по ночам; ему мерещатся всякие чудеса, слышатсявсякие слова и звуки, и никогда в жизни с ним еще не бывало, чтобы надолгоПривязалась такая нечисть.
Он разговорился про свои несчастья и до того увлекся, чтосовсем позабыл про дело. Том и спрашивает:
– А ты кому несешь еду? Собак кормить собираешься?
Негр заулыбался, так что улыбка расплылась у него по всемулицу, вроде как бывает, когда запустишь кирпичом в лужу, и говорит:
– Да, мистер Сид, собаку. И занятная же собачка! Не хотители поглядеть?
– Хочу.
Я толкнул Тома и шепчу ему:
– Что ж ты, так и пойдешь к нему днем? Ведь по плану неполагается.
– Тогда не полагалось, а теперь полагается.
Мы пошли, – провалиться бы ему! – только мне это очень непонравилось. Входим туда и почти ничего не видим – такая темнота; зато Джим ивправду там сидел; он-то нас разглядел и обрадовался:
– Да ведь это Гек! Господи помилуй, никак и мистер Томздесь?
Я наперед знал, что так будет, только этого и ждал. Кактеперь быть, я понятия не имел, а если б и знал, так ничего не мог поделать,потому что этот самый негр вмешался тут и говорит:
– Боже ты мой, да никак он вас знает?
Теперь мы пригляделись и все хорошо видели. Том посмотрел нанегра пристально и как будто с удивлением и спрашивает:
– Кто нас знает?
– Да вот этот самый беглый негр.
– Не думаю, чтобы знал; а с чего это тебе пришло в голову?
– С чего пришло? Да ведь он сию минуту крикнул, что он васзнает.
Том говорит, как будто с недоумением:
– Ну, это что-то очень странно… Кто кричал? Когда кричал?Что же он кричал? – Потом повертывается ко мне и преспокойно спрашивает: – Тыслыхал что-нибудь?
Разумеется, на это можно было ответить только одно, и ясказал:
– Нет, я ничего ровно не слыхал, никто ничего не говорил.
Тогда Том обращается к Джиму, глядит на него так, будтопервый раз в жизни его видит, и спрашивает:
