class="p1">Мне показалось, или в церкви как будто потемнело?
– Плиту!
Бесшумно, словно призраки, четверо подхватили плиту, пропитанную кровью Бора, и не спеша водрузили на столбики по краям стола. «Типичный журнальный столик, чо». Почему в такие моменты в голове постоянно какая-то ерунда?
Стоило плите лишь коснуться последнего столбика, в ушах, медленно нарастая, начал отстукивать пульс. Да ладно?! Разве это так работает?
Всё помещение внутри церквушки словно погрузилось во тьму. Нет, лампады и факелы горели с той же силой, я видел, что огоньки пламени плясали так же, как и раньше, но вот света они как будто не давали. То ли он увязал в тягучем воздухе, рассеиваясь по пути, то ли тьма становилась настолько смолисто-липкой, что просто пожирала свет... Не знаю.
Пламя не освещало уже вообще ничего, лишь обозначало место, будто красный фонарь на антенне многоэтажки посреди города. А от тела Бора начал исходить свет. Иссиня-белый, чистый, насколько это только возможно, поток света начал подниматься от груди распятого, упираясь в слоёную плиту прямо над ним. Световой поток всё усиливался, на стенах появились тени от лампад и от их пламени. Разве такое возможно вообще?
Внезапно световой поток прервался. Пламя вспыхнуло с новой силой, оранжевым подсветив всё внутреннее убранство церкви. А над верхней плитой формировался непроглядно-чёрный дымный шар, набирая объем из точки размером меньше спичечной головки.
Стук в ушах уже занимал всё пространство внутри черепа. Он напоминал то, что я слышал и ощущал до этого, но только ритм был рваным, то ускоряясь, то замедляясь, то почти стихая, то беря настолько бешеный темп, что мне казалось – ещё чуть-чуть, и голова моя просто взорвётся, не выдержав сумасшедшего набора ударов.
Шар, похоже, закончил формироваться, приняв размеры баскетбольного мяча. Приподнялся в воздухе, немного покачался над плитой и подплыл к Бехтереву. Тот неотрывно смотрел на него:
– Добро пожаловать в новый мир, Олег Романович!
Шар закачался, будто кивая, затем чуть откатился назад к дверям, вращаясь вокруг своей оси. Он так пространство сканирует или что? А затем прямо с места, без разгона, сразу взяв скорость, за которой даже глазом было не уследить, понёсся вперёд.
Вячеслав Седов. 29 июля, утро. Дружинное озеро
Мы стояли всё там же, не в силах пошевелиться. Бехтерева впечатало в центральный иконостас, расплескав кровавые ошмётки по древним фрескам.
Первым сообразил Бирюков, он плашмя упал на дощатый пол и потянул за собой Ольгу, которая стояла посередине между нами. Та попыталась схватиться за меня, в итоге я просто расслабил колени. Они подогнулись, и я плюхнулся на пол. Саднящая челюсть пребольно налетела на руку, которую я успел подставить, чтобы хоть как-то смягчить падение. В глазах снова заплясали искры, а церковь взорвалась криками и топотом. Все, кроме нас, бросились к выходу, лишь один из наёмников завалился набок, наставив на нашу троицу автомат и что-то крича.
В дверях была давка. Казалось бы, всего дюжина человек, но они все одновременно пытались выбраться из этой деревянной камеры для смертников. Мы даже не слышали, что орал нам упавший.
Самое время повторить трюк с гранатой, разве нет? Я перевернулся на спину, судорожно дёргаясь и крича что-то невпопад, вторя гомонящей толпе, и нашаривая в этот момент в кармане рубчатый металлический корпус. Рука подцепила скобу, я потянул на себя, и граната выскользнула из кармана прямо мне в руку.
К счастью, нижняя половина моего тела была скрыта от глаз упавшего каменным столом. Я поймал взгляд Бирюкова и бросил ему гранату поверх свернувшейся на полу калачиком Ольги. Вот так и лежи, родная, не шевелись и не вставай!
Бирюков одной рукой схватил гранату на лету. Отработанным движением быстро дёрнул кольцо, и в этот момент те из наших соперников, кто ещё оставался в церкви, как-то разом стихли и отшатнулись от дверей. Бирюков сжимал в руке гранату, крепко прижимая предохранительную скобу пальцами. А в церковь вплыли Дымы.
Чёрные шары неспешно, медленнее человеческого шага, проследовали к каменному столу, на котором всё ещё покоилось тело Бора. А потом от стройного ряда отделился один, хаотично вращающийся – не иначе как сам Бор? Вернее, то, что недавно было им.
Дым-Бор завис над столом, как будто силясь разглядеть своё тело под слоёной плитой. Другие Дымы выстроились вокруг, их не меньше десятка было таких, висящих в паре метров над полом.
А затем они начали менять форму, вытягиваясь, точь-в-точь, как я видел на реке. Всего через мгновение над нами парили дымящиеся силуэты в балахонах, в то время как Дым-Бор поднимался к потолку метр за метром. Я повернул голову в сторону своих спутников.
Огромные глаза Ольги, казалось, стали ещё больше, то ли от ужаса, то ли просто заворожённые происходящим. За ней неподвижно застыло побледневшее лицо Бирюкова, совершенно недвижимое, словно выжидающее развязки на пределе нервов и сил. Дым-Бор продолжал подниматься и, наконец, замер почти под самым потолком, вращаясь вокруг себя подобно выпущенному ядру. Как будто собирался с силами.
Бирюков сообразил раньше всех. Он буквально схватил, сграбастал Ольгу за одежду и потянул в сторону от стола. Та, как и несколько секунд назад, ухватилась за меня, и я, быстро-быстро перебирая ногами, начал отталкиваться от пола, скользя на заднице подальше от стола и поближе к стене. Что-то кольнуло меня в руку, я машинально подобрал, зажав в кулаке. Кольцо со шпилькой, а в ладонь мне впился усик этой самой шпильки, видимо.
Дым-Бор продолжал вращаться, всё набирая скорость. В ушах слилась такая какофония звуков, басов, пульсаций на уровне инфразвука и ультразвука, что даже глазам стало больно. Я крепко зажмурился буквально на секунду, но это не помогло.
И вдруг шар резко остановился, а через долю секунды ударил вертикально вниз, подобно всё тому же пушечному ядру.
Слоёная плита, тело Бора, замотанное в тряпки, каменный стол под ним, контейнеры с кровью, пол под всем этим безобразием – всё это в мгновение ока смешалось в сплошную кашу, а затем ударило по сторонам, брызнув осколками и щепками по стенам и людям. Я успел лишь наполовину отвернуть голову, да чуть податься к Ольге, намереваясь закрыть её от безумного крошева, но это было слишком медленно. И молясь про себя, чтобы Бирюков не разжал руку.
По стенам словно дробью прошло, изрешетив буквально всё, оставив лишь пару лампад мерцать по углам. Тех, кто не успел упасть, осыпало таким градом осколков,
