оставалось бы от тех машин? Да ничего, пожалуй.
Но ведь опять-таки удар был. И удар вполне себе кинетический, сродни выпущенной пуле. Являйся Дым лишь потоком частиц, мы бы наблюдали что-то сродни поражающим факторам ядерного взрыва, плавление вследствие светового излучения, и не более того.
Поэтому… поэтому фотоны не фотоны. Что-то иное, не менее фундаментальное. Просто не изученное – кто бы это изучал?»
Фотоны, не фотоны. Частицы, свет, энергия... Вроде и понятно, но как-то слишком уж запутанно.
Ольга села рядом на диван, поставив кружки на столик, и тоже уткнулась в экран. И не забыв при этом уткнуться головой мне в плечо.
«Если с Дымом понятно хоть что-то – поток частиц, обладающих массой и способный изменять скорость и направление движения (и передавать информацию изменением формы, то есть управлять оптической длиной пути) – то с процессом перехода сплошная загадка.
Согласно тому, что мы успели изучить в найденных материалах, Дым остается Дымом, если физическая оболочка, в свою очередь, остаётся относительно целой.
Человек, подлежащий становлению защитником, то есть Дымом (по собственной воле или нет – вопрос совершенно иного характера), должен был быть умерщвлён строго определённым способом. Медленная кровопотеря, вводящая организм в пограничное с биологической смертью состояние, давала некий временной промежуток, в процессе та часть, что принято называть душой, подвергалась прохождению через несколько слоёв породы, пропитанной кровью умирающего. Именно своей собственной, это важно!»
Телефон на столике зазвонил. Угадаете мелодию, если на экране высветилась надпись «Доцент»? Хоть телефон и новый, но для нашего дорогого Павла Георгиевича я сразу же установил персональный звук вызова, чтобы, например, знать, когда стоит брать трубку в семь утра, а когда нет. Провёл пальцем по зелёной иконке и сразу включил громкую связь.
– Слава, Вы тут?
– Нет, я здесь. А Вы там.
– Вы заняты?
– Как раз читаю Ваш опус о природе души и прочего.
– Слава! Бросьте, сейчас не до этого! Нам нужно увидеться. Как можно скорее!
– Я очень надеюсь, что Вы шутите сейчас.
– Слава! Вы же помните табличку, которую Вам подкинул Дым в Старой Ладоге?
Нет. Твою ж ты мать. Нет-нет-нет! Только не снова! Дай в себя прийти!
– Смутно помню. А что?
– Я здесь немного посидел с переводом...
– Пал Георгич, я вот сейчас вообще даже слышать не хочу ничего!
– Слава! Не перебивайте!
Я замолчал.
– Вы помните, чем знаменит Олег?
– Который? Князь? Вещий, что ли?
– Да!
– Да как и все. Славян объединял. Пользу наносил да добро причинял. А, ну ещё на Византию сходил вроде бы... – выдал я всё, что помнил из школьного курса.
– Тааак! Замечательно, что Вы упомянули Византию! Подробности помните?
– Не особо. Штурм Царьграда, щит на воротах, наёмники то ли из викингов, то ли из варваров...
– Именно, Слава! – Москалёва, казалось, от радости удар хватит. – Щит!
– И?
– Приезжайте! Завтра же с утра!
Профессор бросил трубку.
Я несколько секунд тупо разглядывал телефон. Затем выпрямился, потёр ладонями лицо и повернулся к Ольге. Она пристально смотрела мне в глаза. Я – ей, а она – мне.
Мы сдерживались секунды три, а потом дом сотряс взрыв хохота.
