Тут же я увидела его. Он лежал вне досягаемости воды. Рот у него был открыт. Я ликовала. Ориоль жив, хотя и неподвижен! Но раз уж ему удалось добраться до этого места, значит, он жив. Я посветила на него фонарем, но Ориоль не отреагировал. Это огорчило меня. Рядом с его кровоточащей нижней губой виднелись многочисленные синяки. Удивительно, как ему удалось добраться сюда! На нем почти не было одежды: одна из штанин кальсон порвана. Я опустилась рядом с ним на колени и погладила его по лбу.
— Ориоль, — тихо сказала я.
Никакой реакции. Я с ужасом подумала, что он не дышит.
— Ориоль! — позвала я громче.
Не знаю, от холода или от страха, но я задрожала как осиновый лист. Ориоль не реагировал. Уж не умер ли он от перенапряжения? Я попыталась прощупать пульс на сонной артерии, но не нашла его.
— Ориоль! — закричала я.
И снова меня охватила паника. Начав делать ему искусственное дыхание, я опять ощутила вкус моря на его губах. Как в тот штормовой день, только теперь они еще пахли кровью.
Но Ориоль дышал. Дышал! Какая радость! Возблагодарив Бога, я обняла Ориоля и легла рядом с ним, чтобы согреть его и согреться самой.
И снова ощутила вкус его губ.
Может быть, мои ласки вернули ему силы, но через некоторое время Ориоль открыл глаза, которые мне так нравились и которые в полутьме я скорее угадывала, чем видела. Я молчала и ждала, прижавшись к нему.
— Кристина! — воскликнул он наконец.
— Да, это я.
Ориоль огляделся и, словно сразу же оценив обстановку, спросил:
— Но что ты здесь делаешь?
— Нахожусь с тобой.
— Но как ты проникла сюда?
— Через туннель, как и ты. — Откинув со лба его волосы, я снова погладила Ориоля.
— Ты с ума сошла?
— А ты не сошел?
— Я поклялся, что именно я, а не этот Артур, найду сокровище моего отца.
— Ну, а я дала обет, как молодые фиванские воины из священного легиона, как рыцари Храма, не покидать своего товарища.
— Ты поклялась в этом?
Ориоль слегка ослабил объятия, пытаясь разглядеть мои глаза.
— Я поклялась в этом, когда увидела, как ты прыгнул с судна.
— Спасибо, Кристина, — сказал Ориоль дрогнувшим голосом. — Все равно он убьет нас, так или иначе. Но умереть вот так — это прекрасно.
Я поцеловала его снова. На этот раз он ответил. И опять соль, бурное море, его губы, даже грот и холод, как в тот, первый раз. Только теперь появился еще привкус крови, предвещавший несчастье. Меня это не волновало, и я предалась воспоминаниям о том, что было. Думала я и о том, чего не было, но могло бы быть в прошлом и уже никогда не произойдет в будущем. Мои девичьи сны о том, как мы вдвоем, взявшись за руки, идем открывать мир, письма, отправленные тогда и оставшиеся без ответа. Они уже никогда не придут. Ничему не суждено осуществиться. Ориоль прав: Артур убьет нас.
И тут я вдруг вспомнила о сокровище. Сокровище! В пещеру я проникла вовсе не из-за него. Только из-за Ориоля.
Ориоль, казалось, тоже не очень торопился отыскать клад. Когда нам грозит смерть и вероятность выжить крайне мала, наша система ценностей меняется. Зачем нам с ним сокровище? Наша дружба, наши нежные чувства, оставшиеся нам минуты жизни — вот то единственное, что имело хоть какой-то смысл в этой пещере. Возможно, Ориолю все еще хотелось отыскать сокровище. Но только ради отца.
Не знаю, долго ли мы находились в этом состоянии. Мы ласкали и целовали друг друга, вкладывая в это столько эмоций, сколько вкладывает человек, знающий, что это в последний раз. Поскольку мы были на сухом месте, ласки немного согрели меня. И тут произошло неожиданное. Я ощутила знакомое давление на низ живота.
— Ориоль! — воскликнула я. Он ничего не ответил, но давление продолжало возрастать. — Ориоль? — повторила я и приподнялась над ним, чтобы видеть его глаза. В нашей ситуации, при всем ее трагизме, появилось нечто забавное.
— Силы мои начинают восстанавливаться, — ответил он.
— Не думала, что у тебя хватит на это сил. Ты уверен? — спросила я.
— В чем?
— В том, что это ради меня.
— Абсолютно.
Мы завершили наш диалог поцелуем, забыв о кровоточащей губе Ориоля, об ушибах и даже о смерти, ожидавшей нас за пределами этого приюта любви. Мы не замечали, что под нами камни. Холод? Я перестала мерзнуть, как только сняла мокрую одежду.
Мы занимались любовью со страстью. Я не помнила ничего подобного в своей жизни. Если у меня еще оставались какие-то сомнения относительно сексуальных предпочтений Ориоля, то в то утро они рассеялись, было ясно, что чрезвычайность нашей ситуации не имела к этому никакого отношения и Ориоль отнюдь не в первый раз занимается любовью с женщиной. Он был опытным любовником.
Мы занимались этим отчаянно и поспешно, ибо ждали этого четырнадцать лет. Все было словно впервые. Все было словно в последний раз. Мы не соблюдали никаких предосторожностей, понимая, что завтра для нас не наступит.
В такое неистовство я впадаю не часто. Скорее — редко. Может быть, критические ситуации доводят меня до предела? Ведь именно так это произошло у меня с Майком 11 сентября. Или это присущая нам реакция, реакция животного, которое, почуяв запах смерти, стремится продлить жизнь, обеспечить выживание своего вида? Или это была лишь попытка заглушить страх, убежав от него в любовь, в страсть?
И так мы лежали, прижавшись друг к другу и дрожа от страсти. Вспыхнувший в нас огонь мало-помалу угасал, и мы начали чувствовать, что наши тела покрыты ссадинами. Я снова искала в губах Ориоля вкус моря, вспоминала детство, сменявшееся отрочеством, первый поцелуй. Несколько мгновений я была необычайно счастлива, но потом страдание усилилось. Я коротко вздохнула, почти всхлипнула, и едва сдержала слезы. Да, умереть ужасно, но еще ужаснее сделать это, не прожив жизни. Я уже никогда не смогу насладиться этой любовью. Какая чудовищная несправедливость — осознать, что наша любовь имеет будущее в такой момент, когда у нас этого будущего уже не было. Но я поклялась себе насладиться каждым мгновением из тех, которые нам еще оставались.
ГЛАВА 47
Несколько минут мы не ослабляли объятий. Потом Ориоль прошептал:
— Нужно посмотреть, нет ли другого выхода из пещеры.
Мы поднялись и осмотрели грот. Внутреннее озеро то поднималось, то опускалось. Это означало, что волнение в открытом море не унимается. До нас доносился бесконечный рокот волн.
Мы находились на сравнительно ровной платформе, хотя и усыпанной камушками. Солнечный луч, проникавший с земли сквозь трещину метрах в трех над нашими головами, опустился ниже, проделав путь слева направо.
И там, на метр дальше освещенного места, был изображен крест с раздвоенными концами, такой же, как на моем кольце.
