славы.
– У них много мяса, – съязвил Тохучар, – и воевать они не любят, они не монголы.
Субедей сверкнул глазами, но шутки не поддержал.
– Говорите, приказываю!
– Эти урусуты упорные, – выдавил из себя Тешихан.
– И жизнями совсем не дорожат, – продолжил Чегирхан.
– Значит, это вы слишком дорожите своими никчёмными шкурами! – орал непобедимый, багровея лицом. – Вы лишаете монголов ощущения окончательной победы.
Потом передохнул и сказал уже спокойно:
– Завтра утром все оставшиеся в живых монголы расположатся вокруг этой ничтожной крепости. Мы будем есть и пить, празднуя победу, и смотреть, как вы, кипчаки, пойдёте на штурм. И никто из монголов не двинется с места, даже если урусуты станут избивать вас плётками.
Снова немного помолчал, что-то прикидывая, и добавил:
– Урусутских князей приведите мне живыми! Это приказ. Я должен их принести в жертву богу войны. Прочь с глаз моих!
На рассвете воины Тешихана и Чегирхана пошли на приступ. Русичи понимали, что это их последний день, и отбивались с упорством обречённых.
Много кипчакских голов полетело, много русичей полегло, но ворваться внутрь врагам так и не удавалось.
Монголы расположились вокруг холма, как римляне в амфитеатре, пили кумыс, ели мясо и подбадривали кипчаков.
Это было страшное представление.
Дружина Александра Поповича вышла к берегу Калки ранним утром.
Посланный в разведку Ждан Белый, вернувшись, сообщил, что у холма киян происходит непонятное: монголы сидят и смотрят, как другие пытаются воевать.
– Изгаляются, – задумчиво сказал Добрыня. – Что станем делать, Олёша?
– Надо помогать киянам, иначе мы зачем здесь?
– Как помогать? Если бы они вырвались из своей крепости.
– Вырвутся ли – непонятно… А вот когда мы ударим, я чай, сообразят, что пришла подмога и надо прорываться. Как мыслишь, друже?
– Мыслю, пришла пора.
– Ну и добре!
Штурм продолжался. Кипчаки обозлились.
У осаждённых тем временем иссякла вода.
Князья и воеводы не позаботились о её запасах, уповая на то, что река совсем близко.
Залатанные деревянными кольями провалы в стенах уже горели в нескольких местах, тушить их стало нечем, но упорство наступающих так и не пересилило отчаяние обречённых.
Субедею надоело ждать. Гордый только что одержанной победой над превосходящими силами противника, он пребывал в добром расположении духа.
Призвав кипчакских тысячников, объявил:
– Разрешаем предложить сдаться. Своими вялыми попытками вы только портите нам праздник.
– Как с ними говорить? – опешил Чегирхан. – Мы не знаем по-урусутски.
– Дозволь помочь, великий хан, – попросил Плоскиня, воевода бродников. – Меня они поймут, только скажи, что обещать.
Субедей важно кивнул.
– Обещай, что хочешь… Скажи, что княжеской крови проливать не станем. Пусть оставят возы и рухлядь, сдадут оружие.
Плоскиня, Тешихан и Чегирхан направились к укреплению.
– Люди русские! – закричал Плоскиня, увернувшись от стрелы. – Не бейтесь! Лучше сдавайтесь. Хан монгольский просит вас драку прекратить и пожаловать к нему на праздник.
– Чего ты там брешешь, перемётчик?
– Монголы сказали, что отпустят вас домой, только рухлядишку оставьте и возы тоже. Оружие придётся кинуть…
– Пёс монгольский! Не слушайте его!
– Целую в том крест! – клялся Плоскиня.
– Да ты же грязный язычник, израдец! – кричали из-за стен. – Какой ты крест целовать собрался?
Князья стали совещаться.
– Хотят затребовать выкуп, – предположил Мстислав Романович. – Дадим сколько надо, здесь нам всё одно не усидеть. Велика земля Русская, только помочь нам некому.
– Тебе виднее, отец наш, – ответили князья туровский, шумский, дубовицкий, яновицкий, несвижский, неговорский.
Бояре и воеводы тоже выразили согласие.
– Мы с тобой, великий князь.
– Кричите монголам, что выходить станем, – помертвевшими губами прошептал Мстислав Романович.
В наступившей тишине гулко ухал большой молот – сбивали подпорки у ворот.
Створы распахнулись, выпуская ратников.
Запылённые, уставшие, обожжённые, они бросали мечи и копья, шестопёры и луки, щиты и секиры. Отходили вправо.
Последними выходили князья, воеводы и бояре. Князей сразу отводили к месту, где пировал Субедей, и плотно вязали кожаными ремнями.
Когда последний воин бросил оружие, Субедей подал знак. Со всех сторон на безоружных русичей с воем и визгом кинулись кипчаки.
Полилась кровь, пали первые жертвы.
Поняв, что живыми не уйти, кияне стали биться, но уже голыми руками.
Вот один кошкой кинулся на всадника, выбил из седла и оба покатились под откос речной кручи.
Другой, худой и длинный как жердь, ловко увернулся от меча, ударом кулака оглушил противника, забрал оружие и с рёвом кинулся в самую гущу…
В кипчаков летели камни, комья глины.
Но избиение набирало обороты.
Хохотали и визжали от восторга пирующие монголы…
…Дружина витязей явилась нежданно для всех.
Конные разъезды и монгольских дозорных тихо перебили, так же как за час до того вырубили заслоны из лёгкой кавалерии. Пронеслись вихрем, а вражеские всадники, недоуменно тараща глаза, словно удивляясь чему-то, валились наземь неживые…
Наступая нешироким фронтом, дабы увеличить силу удара, витязи ворвались в лагерь монголов в самый разгар кровавой бойни.
Разя направо и налево, разметая монголов и кипчаков, они обескуражили врага и образовали широкую брешь для отхода.
– Браты, спасайтесь! – кричали оставшимся киянам. – Покуда их держим, вы спасайтесь!
Кинулись спасаться. Кому повезло – вскочил на коня, кто-то опрометью кинулся бежать в степь: лишь бы подальше от врага немилосердного; кто-то ковылял к реке…
Следом отходили витязи, оставляя врага в недоумении.
Князья закричали, заволновались, поняв, какую совершили глупость, сдавшись…
Но скажите, кто мог ожидать, что подмога способна прийти в этот ад?
– Наконец-то! – восторженно вскричал Субедей. – Наконец-то появился достойный враг! Я уже думал, что нет багатуров среди урусутов!.. Джебе, ты доставишь мне живым их главного. А этих, – он имел в виду убегающих киян, – кто сумел вырваться, не преследовать, пусть уходят. Они – настоящие воины и не должны отвечать за трусость своих правителей. Пусть рассказывают не только об ужасе имени монголов, но и о великодушии Субедея.
Отъехав на несколько вёрст от места расположения монголов, Александр Леонтьевич дал команду. Все остановились и выстроились в несколько рядов: впереди витязи, за ними – щитоносцы и слуги, тоже достаточно хорошо вооружённые, в пластинчатых панцирях и шлемах.
– Здесь и примем гостей наших, – говорил Попович, вместе с Добрыней и Тимоней объезжая строй. – Бегать от врага – дело постыдное не только для витязей, но и для любого из русичей… Братцы, изготовьтесь! Сейчас они явятся…
– Луки к бою! – скомандовал Добрыня.
Александр Леонтьевич остановился ровно посредине строя и крикнул срывающимся голосом:
– Простите мне, други мои, коль в чём-то стал перед вами виновен!
– Господь простит! – отвечали витязи. – И ты нас прости, друже Александр!
– Олёша, помнишь, говорил тебе сон о матушке моей? – спросил Добрыня Злат Пояс.
– Помню, друже мой.
– Она протянула ко мне руки, а
