еще деревьями, подставляющими ему свои упругие щиты, не пропуская далеко в глубь леса. Дмитрий Наркисович дремал, прислушиваясь, как все разгуливается ветер, с нетерпением ожидая утра, чтобы засесть за работу.
В воображении он ясно видел структуру романа, отдельные его главы, лица героев, многие фразы. Где-то между кусками еще не было окончательных связок, но он знал, что они придут. Главное, уже многое было решено, надо только все это перенести на листы бумаги.
Снова разбудил его шум дождя. Что ж, тети лучше, можно не выходить на улицу, а садиться с утра за работу.
Отправив в начале августа в Петербург в журнал «Дело» первую половину романа, Дмитрий Наркисович с тревогой ждал редакционного ответа. Что-то скажут ему? Это многое решало. Не пустой ли любезностью окажется приглашение редакции к постоянному сотрудничеству?
Но все сомнения рассеяло обнадеживающее, не заставившее себя ждать письмо от самого издателя журнала «Дело» Константина Михайловича Станюковича, автора знакомых Мамину романов о сложных и трудных судьбах лучшей части разночинно-демократической интеллигенции.
Издатель «Дела» был известен в писательских кругах, и тем вызывал симпатии, чуткостью к самым больным и острым вопросам общественной жизни, являясь ревностным поборником идейной литературы. Станюкович, как полагал Мамин, искренне писал, что «Приваловские миллионы» ему понравились. В заслугу автору он ставил оригинальность описываемой социальной среды, типичность большинства действующих лиц, выразительный язык романа.
«Первая часть мне очень понравилась и… если остальные части так же хороши и интересны, как первая, — то, разумеется, мы напечатаем Ваш роман с удовольствием», — писал Станюкович.
Письмо прибавило сил: роман нравится, его ждут.
Следовательно, окончательный срок представления романа редакции зависит от автора.
Работа шла напряженно.
Тревожная мысль художника находила зрелое воплощение в пятой — пятой! — редакции романа.
Первый его уральский роман, вскрывающий остроту социальных конфликтов времени. Новизна и свежесть романа заключались в остром обнажении сущности капиталистической действительности. С одной стороны — хищные буржуазные дельцы, рыцари чистогана, стяжатели богатств; с другой — угнетенный бесправный народ.
Сергей Привалов, наследник неправедных миллионных богатств, едет из Петербурга на Урал для осуществления своей программы облегчения жизни сорокатысячного населения Шатровских заводов и расплаты с ограбленными когда-то еще дедами башкирами.
«Земля башкирская, — говорит Привалов, — а заводы созданы крепостным трудом. Чтобы не обидеть тех и других, я должен отлично поставить заводы и тогда постепенно расплачиваться со своими историческими кредиторами».
Своим кровным делом Привалов считает также создание в деревне артели на базе крупного мучного производства — это поможет народу вырваться из кулацкой кабалы.
Стая крупных хищников капиталистической хватки берет в плотное кольцо наследника миллионов, идеалиста-мечтателя. Она представлена в романе такими сатирически выписанными фигурами буржуазных дельцов, как Ляховский, Половодов, Альфонс Богданыч, ведущими коварную интригу за захват наследственных Шатровских заводов, ничем не гнушаясь в достижении алчных целей. Половодов идет даже на то, что активно способствует любовной связи Привалова со своей красавицей женой.
Плетется крепчайшая и сложнейшая паутина интриг, в которой Привалов все более и более запутывается.
Мамину мир буржуазных дельцов был резко враждебен. Сила этого чувства вылилась в красочных ярмарочных главах романа.
Описание Ирбитской ярмарки, второй по значению после Нижегородской, где сходились русский и сибирский капиталы, под пером писателя достигало силы символического обобщения:
«Здесь переплетались в один крепкий узел кровные интересы миллионов тружеников, а эта вечно голодная стая хищников справляла свой безобразный шабаш, не желая ничего знать, кроме своей наживы и барыша. Глядя на эти довольные лица, которые служили вывеской крепко сколоченных и хорошо прилаженных к делу капиталов, кажется, ни на одно мгновение нельзя было сомневаться в том, «кому живется весело, вольготно на Руси». Эта страшная сила клокотала и бурлила здесь, как в паровом котле: вот-вот вырвется она струей горячего пара и начнет ворочать миллионами колес, валов, шестерен и тысячами мудреных приводов».
У Мамина нашлись простые, полные высокого и глубокого смысла слова об особой радости чувства возвышающей чистоты рабочего труда. Надя Бахарева говорит Привалову, что ей нравятся Шатровские заводы:
«Не потому, что они стоят так дорого, и даже не потому, что именно заводами сравнились наши лучшие семейные воспоминания, — нет, я люблю их за тот особенный дух, который вносит эта работа в жизнь. Что-то такое хорошее, новое, сильное чувствуется каждый раз, когда я смотрю на заводское производство. Ведь это новая сила в полном смысле этого слова…»
Кто такая Надя Бахарева, дочь крупнейшего золотопромышленника, произносящая слова гимна рабочему труду, совершенно недоступные буржуазным сливкам узловского общества? Она представляет молодое поколение, которое решительно порывает с буржуазным укладом жизни и смысл своего труда видит в близости к народу.
«Мы живем паразитами, — говорит она Привалову, — и от нашего богатства пахнет кровью тысяч бедняков… Согласитесь, что одно сознание такой истины в состоянии отравить жизнь».
Новыми нравственными принципами ей дорог Максим Лоскутов, ее возлюбленный, с которым она бесстрашно соединяет себя узами гражданского брака.
Строки об особенностях рабочего труда писались Маминым в ту пору, когда на страницах журналов шли ожесточенные споры, пойдет ли Россия по пути Запада, развивая промышленность, умножая ряды голодного пролетариата, или сохранится крестьянская Россия, имеющая идеальную, с точки зрения ревнителей этой Руси, сельскую общину? В литературе же главенствовал герой — сельский житель, пейзаж был сельский. От заводского дыма романтики сельской жизни отворачивались. «Чумазый» герой пугал эстетов.
Герой романа «Приваловские миллионы» считал русские горные заводы язвой в экономической жизни страны. Он тянулся к сельской общине, в деревне думал найти свое место. Но очень скоро убеждался, что в деревне идет тот же жестокий капиталистический процесс. В предыдущей редакции романа Мамин ясно выразил свое отличное от народников отношение к деревне.
«Деревня в наше мудреное время, — писал он, — чреватое тысячью недугов, является для русского интеллигентного человека заветным уголком, куда можно укрыться от всяких бед и зол заедающей нас цивилизации. Привалов также когда-то мечтал о деревенской жизни, чуждой злобам и неправдам городского житья. Но это была отвлеченная деревня, созданная собственным воображением, а суровая действительность в лице настоящей русской деревни быстро разрушила все кабинетные иллюзии».
Эта линия прочерчивалась и в окончательной редакции романа. Она проходила и через другие произведения Мамина, четко определяя его отношение к народническим идеям.
Герой романа Сергей Привалов терпел двойное поражение: утратил наследственные миллионы и народнические представления о патриархальной русской деревне.
Работалось Мамину на прииске хорошо, все способствовало этому: непогода, державшая в доме, неприметные заботы Анны Протолионовны, вечерние с ней беседы.
Он сидел у себя в комнате, когда услышал
