Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
из себя густым пеплом опасные столкновения и непримиримые конфликты. Тектонические плиты мироустройства вновь пришли в движение.
В молодой Советской стране, с трудом восстанавливающейся после гражданской войны и разрухи, главой НКВД был назначен Ежов.
После медицинского института, Гуля поработал в больнице Уфы, откуда его тоже уволили. Кроме стандартной рекомендации не позволять ссыльным трудиться на одном месте длительное время, был еще один раздражающий момент – слишком уж этот врач из «бывших» был талантлив. Для некоторых местных эскулапов это было как заноза в пальце.
Когда за ним пришли из ОГПУ, Гуля будто и не был удивлен. Аресты случались все ближе и ближе. Его скорее поражало, что их с братом не забрали раньше.
Супруга была дома. Увидев людей из органов, она не зарыдала, не устроила скандал, лишь заметно побледнела.
– Вера, хочу поблагодарить тебя… за каждую минуту нашей жизни! – Гуля был поразительно спокоен, и непривычные для него слова не звучали пафосно или пошло из его уст. Они прижал жену к груди и быстро поцеловал в макушку.
– Не говори так! Ты будто прощаешься навсегда! Вас отпустят! Разберутся и непременно освободят!
Гуля покачал головой.
– Думаю, уж больше не увидимся. Обещай, что будешь сильной!
У Веры затрясся подбородок. Она ничего не могла с этим поделать.
ОГПУшники быстро положили конец прощанию, которое, если бы так продолжалось, грозило перерасти в привычную им истерику. А они-то радовались, когда только зашли. Такие интеллигентные люди, одно удовольствие арестовывать.
Петю забрали вечером прямо с концерта, не дав ему объявить номера во второй части.
V
Григория Григорьевича младшего привели на допрос. В то время многие тройки подписывали приговоры заочно, не утруждая себя встречами с обвиняемыми, а иногда и не имея возможности из-за массовости арестов. Но в те дни в Уфимском НКВД ждали приезда руководителей из Москвы, поэтому на всякий случай решили хотя бы формальный допрос устроить. Над чекистами висел такой же дамоклов меч возможных репрессий, как и над любым другим советским гражданином.
Елисеева завели в обшарпанную комнату подвала и посадили на стул в центре помещения. За столом у стены расположилась тройка. Было обеденное время, и из коридора пахло щами. У доктора сводило желудок от голода.
Гуля рассматривал своих палачей. Главным, вероятно, был хмурый квадратный человек средних лет, который, как председатель, восседал посередине. Он ковырялся в стопках дел, пытаясь найти Елисеевское. Слева от него сидел пожилой мужчина с небольшой седой бородкой. Он был крошечного роста с маленькими ручками. Всякий раз, когда открывалась дверь, и доносился кислый запах щей, он морщился, словно от боли. Справа от председателя тройки расположился худощавый человек с рыжей кудрявой шевелюрой. Гуле казалось, что они уже где-то встречались. Он мог быть одним из бывших пациентов. Их были тысячи. Тысячи вылеченных людей. Рыжий очевидно тоже признал врача, потому что глаз не поднимал, упорно рассматривая что-то на полу.
На столе зазвонил телефон.
– Милосердов, – взял трубку главный из тройки.
Гуля улыбнулся про себя: «Надо же, какая говорящая фамилия».
Председатель выслушал, что ему сказали на том конце провода и, встав, направился к двери. Он тоже оказался невысоким, коренастым, твердо стоящим на ногах.
– Ждите. Вернусь – допросим, – бросил он товарищам.
Как только он вышел, пожилой мужчина встал из-за стола с гримасой боли и стал разминать ногу.
– Бедро ноет… еще эти щи! Меня в пот бросает от их душка. Говорю тебе, это она меня прокляла! – видимо продолжил он прерванный разговор.
– Прекращай, Ипат Алексеич, – коллега глазами показал старику на Гулю, мол, не время для такой личной болтовни.
Услышав голос рыжего, Гуля вспомнил. Это был тот молоденький дезертир, который во время первой мировой вогнал себе парафин под кожу, и которого Гуля спас, отправив в тыл.
– Верно говорю, порчу на меня навела! Змея! Или мать ейная.
– Приговоренная? – решил немного поучаствовать в разговоре Гуля.
– Нет, супружница бывшая… – сразу же откликнулся старик. Ему явно хотелось поговорить об этом: – Хочет жизнь мою испоганить!
– Забавные вы люди, – улыбаясь, заметил Елисеев: – Бога вы отвергаете, а в порчи верите. А ну-ка подойдите ко мне и покажите язык.
Пожилой мужчина сомневался.
– Да не бойтесь. Вас же двое. И за дверью вооруженная охрана.
Старик послушался, хоть и с опаской.
– Нет на Вас никакого заклятья, как бы Вам не хотелось, – увидев налет на языке, заключил врач: – проблемы с желудком. Кстати, расшатанные нервы плохо влияют на желудочно-кишечный тракт.
– А чего ему нервничать? – удивился рыжий: – Знай себе приговоры подписывает. Чай не сам расстреливает. Наше дело маленькое – получили списки, приговоры оформили. Все уж решено без нас.
VI
В коридоре подвала раздались грозные шаги товарища Милосердова.
Он на секунду остановился в дверях.
– Да, минут через пятнадцать… и понажористее там! – приказал он кому-то.
Всем в комнате стало ясно, что допрос закончится за четверть часа.
– Ну что, гражданин Елисеев, от отца-буржуя отказываться будем?
– Видите ли, в чем дело… У нас с отцом непростые отношения… Но отказываться от него ради советской власти я не стану. Вы меня все равно расстреляете, зачем же мне умирать трусом и подлецом?
– Почему это Вы так уверены, что мы Вас расстреляем? – Милосердов уставился на арестованного выцветшими глазами, которые когда-то, скорее всего, были зелеными. Гуля удивился, сколько там было тоски, усталости и скуки. Взгляд, казалось, говорил – опять эти интеллигенты хотят лясы поточить, а у меня еще десяток таких же дел на сегодня, и обед стынет.
Рыжий мужчина покраснел и снова спрятал глаза.
– Это всего лишь мои предположения, но в них есть некое рациональное зерно, как мне кажется – над страной нависла серьезная угроза, и поэтому нужно вычистить всех, кто хоть как-то может быть опасен внутри. Вы же сами пользовались этими методами – сначала во время русско-японской войны, когда на улицах начались беспорядки, и случилась революция девятьсот пятого года, затем во время первой мировой… Вы не можете позволить, чтобы с вами провернули тот же фокус… И это, если можно так выразиться и отвлечься от моральной стороны вопроса, вполне разумно. Было бы глупо позволить использовать против себя свое же оружие.
– Что еще там за угроза нависла? – возмутился рыжий: – Красная Армия разбила ваших хваленых царских офицеров. Если кто сунется, пожалеет!
Гуля улыбнулся, вспомнив, как тот когда-то пищал «дяденька, спасите, не берите греха на душу».
Милосердов с некоторым любопытством посмотрел на Елисеева.
– То есть вы приветствуете ужесточение классовой борьбы в сложное время?
– Я сказал, что я понимаю, зачем это делается. Но мне такие крайние меры
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
