— Но ты весь день просидела в «Твиттере».
В первое мгновение Анну поражает такая проницательность, ведь столы стоят так, что коллеге не виден экран ее компьютера. Но потом она вспоминает, что Ингрид — один из новых подписчиков, которых у нее за последние дни появилось несколько сотен, включая журналистку из Guardian.
— Это становится увлекательно, да? Круг сужается. Думаю, мы все-таки найдем его.
Хмурый взгляд Ингрид показывает, что она не разделяет восторг Анны, а искренне беспокоится за ее работу.
— А если серьезно, то по «Женщинам у руля» я уже сделала все, что могу. Интервью с Амаль перенесли на понедельник, и Стюарт уже одобрил мои вопросы.
— А почему отложили?
— По просьбе «Брайтлинга». Они хотят, чтобы статья о Сахине оставалась в центре внимания в течение еще одних выходных.
— Правда? — Ингрид заметно поражена. Когда клиент решает продлить звездный час статьи — это безусловный признак успеха, причем довольно редкий, определяется он по критериям, известным только руководителям, и цифры на большом табло в таком случае отражают лишь приблизительные расчеты. Анна кивает, и Ингрид удается собрать силы, чтобы улыбнуться и поздравить коллегу. На этой неделе им пришлось многократно подстраивать свои отношения, поскольку Анна все больше и больше становится равной Ингрид, и принимая добрые пожелания подруги, Анна чувствует, как в очередной раз уравновешиваются чаши их весов. Телефон в ее руке жужжит:
«Пожалуйста, поторопись. Я на стенку лезу от нетерпения».
— Я заслужила возможность уйти пораньше, верно? Если Стюарт спросит, скажи, что я вызвала водопроводчика, ладно? — она тут же жалеет о своих словах: так говорит блудливый начальник своей секретарше, отправляясь к любовнице. Ингрид морщится, и Анна спешит исправить оплошность. — Лучше не говори ему ничего, я сама все объясню. Завтра приду пораньше. Раньше вас обоих.
Ингрид слабо улыбается, Анна прощается и уходит. Даже шагая к лифтам по проходу, она чувствует, как улыбка на лице Ингрид сменяется ее обычным тревожно-мрачным выражением. Пару дней назад Анна впервые заметила, что Ингрид всегда работает с большим напряжением — если подойти поближе, можно услышать почти электрический гул, — и поняла, что татуировка, означающая «спокойствие», выражает не похвальбу, а стремление к самоконтролю, продуманный сдерживающий фактор. И это только одно из открытий, которые Анна сделала, увидев коллегу непредвзято, так, словно из ее глаз вынули осколки сказочного зеркала Снежной королевы. Теперь она понимала, как одиноко Ингрид без Сэма, и предположила, что его отъезды в трехмесячные командировки в джунгли объясняются ссорами и горькими обидами. Иначе Анна взглянула и на размещенные в Сети фотографии Ингрид. Снимки ее друзей в «Фейсбуке» — на этой неделе с прогулки по парку Виктории — несомненная показуха, что заставляет задуматься, почему эти люди считают необходимым публиковать так много фотографий, изображающих, как они веселятся? Что они пытаются доказать? Кому и зачем? Похоже, Анне удалось разглядеть настоящую Ингрид — нервную, уязвимую, и теперь, в ожидании лифта девушка решает быть к ней добрее. С каждым днем Анна все больше убеждается, что скоро покинет это место навсегда, и сделать это надо достойно.
Через пятьдесят минут она лежит под одеялом, вялая, как кусок веревки. Анна смотрит в панорамное окно, как на экран в кинотеатре: вид города, который предстает перед ней лежащим на боку, с небом слева, приковывает ее внимание сильнее, чем самый захватывающий фильм. Она уже удостоверилась в том, что дневной вид действительно лучше, чем ночной, и предполагает, хотя пока возможность проверить это ей не выпадала, что можно смотреть в это окно весь день и не соскучиться. Город расстилается, подобно затейливо сотканному ковру, — калейдоскоп из зеленых, красных, серых и черных кусочков, которые частично компенсируют невзрачность этой лишенной достопримечательностей части Лондона — отсюда и до пологих зеленых холмов на горизонте виднеются лишь безликие пригороды. Еще интереснее, чем рассматривать здания и районы, наблюдать за погодой; с такой высоты видны темные тяжелые тучи, набегающие с юго-запада и несущие с собой дождь, ветер и преждевременные сумерки. Но Анне нравится, когда дождевые капли усеивают стеклянную стену, потому что тогда особенно уютно лежать в постели в комнате, где каждый уголок наполнен приятным живым теплом.
Джефф открывает ногой дверь и вносит изящный серебряный поднос. На идеальном мужчине тонкий халат с огромными обшлагами, напоминающий Анне кимоно, но купленный скорее всего в Стамбуле.
— Твоя спальня не на той стороне, — говорит Анна.
— Как это? — он ставит поднос на тумбочку. Она объясняет, что здесь не на что смотреть, кроме цветовых пятен и облаков. Джефф игнорирует это замечание.
— Чтоб ты знала, некоторые важнейшие политические события двадцатого века произошли как раз за этим стеклом, — он наливает зеленый чай в две чашки и передает одну Анне. Та, опираясь на локоть, ее принимает. — Все, что на другой стороне — собор Святого Павла, Вестминстер и остальное, — только отвлекающие факторы, а здесь разворачиваются поистине эпохальные события.
— Начинается, — Анна закатывает глаза, словно протестуя против предстоящей лекции, но она знала, что ее заявление вызовет такую реакцию, и ничего другого не ожидала.
Джефф подходит к окну и начинает указывать на разные места города, вкратце объясняя, чем они примечательны: бунты в Брикстоне,[22] дебаты в Патни,[23] стрельба на станции «Стокуэлл».[24] Халат его распахнулся, и виден расслабленный пенис, словно кивающий в такт его рассказу.
— Я все равно не понимаю, куда ты указываешь, — говорит Анна между двумя крошечными, как у птички, глотками обжигающего чая. — Мои глаза должны быть на одном уровне с твоим пальцем.
— И все же это события огромного значения, — продолжает Джефф. — Я больше всего люблю такие истории. О мятежах, об отщепенцах, бросающих вызов правящим кругам. Я всегда чувствовал солидарность с отверженными, бунтовщиками, обездоленными.
— Потому ты и живешь в такой скромной квартире?
В ответ он улыбается:
— Твоя правда, — затем по лицу его пробегает тень, и он как-то трусовато говорит, что всегда лучше не упускать врага из виду.
Анна в голос смеется и замечает, что у него нет врагов. Джефф сбрасывает халат, ложится в постель позади любовницы,
