никто не видел живым. Спустя некоторое время были найдены карабин, Инженер и следы крови, но медведь, а также голова Инженера исчезли.
Кэп ослепительно блеснул своими золотыми зубами и потер руки.
Далекое дуновение ВЕТРА шевельнуло волосы на головах сидящих в каюте. Повариха вскрикнула и свалилась в обморок. Насладившись впечатлением, которое произвело на присутствующих его сообщение, Кэп продолжал:
— Да, светлая голова нашего товарища пропала без вести. Можно ли представить себе что-либо более ужасное? Я, например, не могу. Где она сейчас, что с нею? Увы, увы, на этот предмет можно лишь строить догадки. Вполне вероятно, что голову уволок разъяренный мишка и сейчас играет ею в лапту в каком-нибудь из отдаленных глухих распадков.
Лева зябко вздрогнул и поежился, но быстро взял себя в руки, когда вспомнил, что его собственной голове пока не угрожает ничего более-менее существенного, не считая, конечно, ВЕТРА. Перед его мысленным взором предстала живописная картина осенней тундры, поросшей разноцветным кедрачом, желтеющей травой и краснеющей брусничными полянками. Местами тундра рассекалась глубокими распадками, на дне которых журчали ручейки и таилась сырость. Дно одного из таких распадков было исхожено медведем, а в тени обрыва, там, где росла куща кедрача, на краешке берега ручья, который испокон веков бормотал себе под нос неутомимую песенку, лежал отполированный человеческий череп. Оба ряда сияющих золотых коронок имели кое-где зияющие прорехи. Впрочем, сиянием золота просто некому было прельститься в таком глухом и далеком распадке, как этот, а пробегающий, прихрамывая, мишка затаил обиду вовсе не на зубы. Когда он находился в скверном расположении духа, то всегда останавливался перед черепом и садился на задние лапы. Вбуравившись маленькими злобными глазками в пустые глазницы черепа, в которых застыл немой мучительный вопрос, мишка долго сидел, тяжело дыша, и изучал особенности строения этой черепной коробки. Покатав череп лапой и не найдя в нем ни малейшего изъяна с точки зрения анатомической, если таковое соображение могло мишке взбрести в голову (но допустим, что могло), мишка наддавал его ударом лапы и забрасывал череп метров за двадцать от того места, где он лежал. Череп перелетал под корневища ольхи и там успокаивался до следующего раза, когда мишка был не в настроении. Лева усмехнулся и окончательно почувствовал себя в норме, вспомнив, что он сам едва ли когда попадет в подобную ситуацию.
— Таким образом, благодаря этой смерти, у Амбарщика стало недоброжелателей и тайных завистников меньше ровно на одного человека, — удовлетворенно заключил Кэп. — Был Инженер, как вы знаете, совершенно несносный человек, и никто на судне не видел от него ничего хорошего. Он только и способен был, что точить крокодиловы слезы, клацать затвором карабина да целиться из него в иллюминатор, я не имею в виду стрельбу по морскому зверю, в чем он, благодаря своей никчемности, не достиг успехов. Следуя завету древних «О мертвых либо ничего, либо все плохое», я могу вас заверить, что он был большим паршивцем, этот ваш Инженер, был он пеньком горелым, свинячьим потрохом и псюганом. Это я могу выпалить вам прямо в лицо — жалеть о том, что Инженер ушел, излишне. Он давно уже должен был влипнуть в какую-нибудь историю, вроде карабина и медведя. Толку от него ни мне, ни Амбарщику не было никакого. Хорошо, что он скинулся с копыт — самое время! Уж на что лучше его Амбарщик: он не приемлет равнодушия в наших делах, он кровно заинтересован в том, чтобы сжить Третьего. И мы его сживем, ждать осталось недолго! Но я имею сообщить вам и новость немного получше этой. Перед тем как сойти на Берег, Инженер имел с Амбарщиком беседу, в которой пошел на некоторые уступки общим пожеланиям. Отчуждение Третьего, по его словам, не представляет ничего сложного — мы пока еще живем в цивилизованном мире, — важнее найти повод для того, чтобы вынудить Третьего покинуть судно.
— Он вернется! — вдруг вскрикнул Лева.
— Кто? — вскрикнул Кэп.
— Третий! — вскрикнул Лева.
Присутствующие замерли. Кэп, словно из-под него выбили опору, зашатался.
— Не может быть, — прошептал он, — у нас все рассчитано.
— Он вернется! — настаивал Лева. — Вот посмо́трите, он вернется! Я не знаю, когда и при каких обстоятельствах, но мне моя интуиция подсказывает, что он вернется.
— А… а-а-а-а что нужно сделать для того, чтобы он не смог вернуться? — заикаясь, спросил Кэп.
— О! Сделать ничего нельзя, — покачал головой Лева… — Для того, чтобы воспрепятствовать возвращению Третьего, нужно, как минимум, чтобы не существовало ни нашего судна, ни нас самих, а это, как вы все подозреваете, несбыточная мечта.
Еще Лева представил себе, как действовал Командир в условиях адмиралтейской волокиты и интендантских интриг. Пинком в зад Командира не угостишь — он уже был человеком в фаворе. Палки в колеса ставить все умеют, но это так скучно! Уколов и сплетен он не замечал. Гнилую муку или хилое сукно для его экспедиции не подсунешь — он сам все проверял. Значит, тянули по мере сил с отправлением экспедиций, подмачивали репутацию. Неплохо. А Командир бы все продолжал ходить с выражением невыразимого спокойствия и достоинства на роже и в этакой аскетической сосредоточенности. Но ничего. Будь я в то время в надлежащем месте и при соответствующих моему положению полномочиях — я бы его свалил безошибочно. Такие люди вследствие своего фанатизма в известной степени ограничены и не боятся ничего. Кроме одного-единственного. Они страшатся сомнений в целесообразности своего дела. Именно сомнение и робость по отношению к их инициативе, вон чего! Н-нда, а я поумнею к концу рейса еще больше. Но пусть пока плывет, черт с ним!
Кэп погрузился в мучительную задумчивость. У него никак не укладывалось в голове, что вся их деятельность по отчуждению Третьего не может не иметь результата, по крайней мере на протяжении хотя бы некоторого времени. Но останавливаться уже было нельзя, машина набрала инерцию хода, остановить ее значило бы остановить мчащийся по рельсам экспресс. Возможно, шум ангельских крылышек, уносящих душу Инженера, достиг и ушей Кэпа, и он внутренне вздрогнул и поежился.
— Все мы командированные, — признался он. — Все мы командированы кто за славой, кто за плотскими радостями, кто за барахлом лично для себя, а кто и за куском пожирнее. Но не успели мы и глазом моргнуть, не успели отхватить кусок пожирнее, как нас уже зовут назад и вручают последнюю командировку: вот вам, мол, обратно можете не возвращаться. — Кэп высморкался и приуныл. — И чаще всего это случается, когда человек на самом, так сказать, взлете, в парении, в эфире. На тебе — бац! — и нету! Разве это справедливо, разве
