аппарат, он предназначен для того, чтобы и двуногое и четвероногое существо не валилось с ног и держалось, по возможности, вертикально. Принцип одинаков что для двуногого, что для четвероногого существа. А возьмите остальные предметы? Может быть, вы скажете, что четвероногое, например, собака, не умеет есть ложкой с тарелки, но ведь и двуногое, скажем, человек, не умеет сидеть на цепи, хотя, если его выдрессировать, он сумеет сидеть на цепи, а под забором его спать можно и не учить. Человеку же не понравилось сидеть на цепи, вместо этого он посадил на цепь собаку и привязал корову веревкой к столбику, а сам придумал себе страсти, искусство и литературу, чтобы оправдаться перед самим собой и думать, будто не имеет ничего общего с четвероногим. Но — ведь внутри он остался тем же существом, что и четвероногое, имея внутри себя те же органы, что и у четвероногого, и пользуясь тем же вестибулярным аппаратом, что и четвероногое. Час спрячут для того, чтобы другим не было больно оттого, что и им немного осталось коптить белый свет. Когда я узнал о той истине, которая должна была быть освоена мною раньше, еще в то время, когда я только научился пускать пузыри и говорить «агу», я начал торопиться. Мне пришлось похоронить жену, детей, потом я научился долго жить в то время, когда мне уже никто практически не мог помешать из близких. Мне удалось протянуть больше своих детей — немногим достается такое счастье. И вот, когда моя командировка подходит к концу и мой взгляд все чаще опускается вниз, в ту тишину и тьму, откуда нет возврата, с вопросом: все ли я успел вкусить из самого приятного на свете, все ли прелести вобрал в себя, не забыто ли чего-нибудь, — то я вспоминаю, что мне-то огорчаться нечего — я жил, поклоняясь одному идолу, который мне не изменил и который никогда не перестанет влечь к себе и притягивать взоры всех других людей. То-то будет смешно, если выяснится, что я провел э т и х как щенков! Они все думают: я уйду, меня спрячут, зато другим будет потом легче жить, не имея перед собою такого, как они выражаются, пагубного примера. Они забывают, что мы все — животные!
Он улыбнулся, озаряя тесную каюту блеском золотых зубов.
— Будет ли на моем блестящем черепе немой вопрос? Мои пустые глазницы будут посмеиваться — вот вам! Но я еще многого не успел. Поживу. Мне еще нужно застрелить штук пятнадцать медведей и на их шкуры выменять у Васи много золота и других прекрасных вещей.
Инженер потер руки, улыбнулся, но в его мокрых глазах не было ни оптимизма, ни веселья. Он пристально посмотрел на Студента и вздохнул.
— Я сообщу вам Истину. А вы не должны терять ни минуты, а сразу бежать и начинать новую жизнь, не тратя ни секунды на колебания. Что эти старания писак, суета, женщины, живопись и опьянение жизнью, когда никто не знает одной кристальной в своей завершенности Истины?! Не знают, что командировка — коротка, быстротечна! Я скажу вам, хлопчик, слушайте: т ы живешь на белом свете только о д и н р а з! Да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да! Начхать на всех и на все — Т Ы! Ж И В Е Ш Ь! О Д И Н! Р А З!!!
Студент был потрясен. Слышать ему об этом еще не приходилось. До этого он был уверен, что он, Студент, вечен, бессмертен, что он проживет прорву лет и на его долю хватит всего и всякого. Все перевернулось в его голове, а сама голова пошла кругом.
— После нас ничего не будет! — продолжал добивать его Инженер. — После того, как нас спрячут, уже ничего не исправишь! О нас никто и не вспомнит! Мы рождаемся неизвестно зачем, проносимся бесплотной тенью и бесследно канем во тьме столетий, в которых НАМ места нет! Вы соображаете, хлопчик, — все покатится дальше своим чередом после нашей смерти, наш уход изменить ничего не сможет. Поэтому нужно жить так, чтобы было приятно ТЕБЕ.
Инженер от души рассмеялся. Своим старческим хохотом он хохотал так заразительно, что даже расплакался по ходу дела. Затем смех его уж очень стал походить на истерическое клокотание-рыдание. Обессилев, Инженер только всхлипывал, не в состоянии передохнуть. Блики света отражались в его золотозубом оскале, играли на стенках, мерцали отраженными блестками в его тусклых зрачках.
Поворочавшись, Студент опять заснул.
В каюту вошел Маркони. Он пробрался между присутствующими прямо к уху и что-то прошептал свистящим шепотом в барабанную перепонку Кэпа. Лицо Кэпа медленно посветлело.
— Этого не может быть, — заявил он, — зная его, трудно поверить во что-либо подобное. Да и за таким цветущим видом трудно подозревать близкое несчастье. Но, нужно отдать ему должное, он выкидывал штуки и поостроумнее.
Кэп удалился вместе с Маркони в радиорубку и через некоторое время вернулся, потирая руки, на его лице сияла широкая довольная улыбка.
— Имею сообщить присутствующим неприятную новость, — сообщил он присутствующим неприятную новость. — Маркони только что получил известие с Точки, на которую недавно высадился Инженер. Там случилось ужасное несчастье, — золотые зубы Кэпа торжествующе блеснули в ослепительной улыбке, — умер Инженер.
Повисла ошеломляющая тишина. Словно не доверяя собственным ушам, все стали переглядываться. Никто не мог и подозревать, что дни Инженера когда-либо, по крайней мере на памяти собравшихся, подойдут к концу: Инженер казался воплощением Вечности. Мысль, что не где-нибудь, а в их собственном Управлении живет маленький сморщенный старичок, загадочный, точно сфинкс, и бодрый, как шалящий первоклассник, которому поклонялись, точно он был таинственным идолом, и мысль, что теперь его не будет, невольно посетила всех, кто сидел в каюте Кэпа, но к этой мысли примешалось ощущение некоей ее запоздалости.
— Я перетолковал с Точкой, и мне сообщили подробности, — сказал Кэп. — Впрочем — тс-с-с-с-с-с-с-с! — они не для длинных ушей: я говорю это вам со знанием дела. Так вот, случилась невероятная вещь: такие невероятные вещи случаются раз в столетие. На Точку забрался медведь. Само по себе это еще не новость. Но медведь этот был какой-то дикий, может, его мама неправильно родила, иначе как можно объяснить тот факт, что он забрался в аппаратную, поломал там все приборы, выпил из аккумуляторов кислоту, а на прощание покрошил в капусту выхлопную трубу. — Кэп восхищенно покачал головой. — Наш доблестный Инженер был, конечно, тут как тут: недаром же он вез с собой карабин с оптическим прицелом! Один меткий выстрел из него лишил подвижности заднюю правую лапу медведя, но неугомонный Инженер бросился в погоню за вредителем народного добра, и с этой минуты его уже
