в полутьме молочной белизной. Его кашель звучит утомленно, словно из последних сил.
Я озираюсь на миссис Пи в отчаянии, в слабой надежде на хоть какое-то утешение. Она подходит и ласково обнимает меня за плечи.
– Давно это с ним?
– Со вчера. До этого он был в полном здравии. Вечером я вызвала врача. Она сказала, что вашего отца можно оставить здесь, раз с ним я. Скоро начнут действовать антибиотики.
Я смотрю на отца. Он так усох, что в этой ветхой скорлупке трудно узнать его прежнего.
– Как думаете, лучше отвезти его в больницу? – тихо спрашиваю я.
Миссис Пи поправляет невидимую складку на одеяле.
– Сами решайте, Кара. Не думаю, что они смогут сделать что-то такое, чего не делаю здесь я. Для него было бы слишком сильным стрессом, если бы его начали дергать. Пусть лучше лежит спокойно; когда рассветет, мы посмотрим, как он будет себя чувствовать. Если станет хуже, всегда можно вызвать «Скорую».
Я чувствую себя как малое дитя. Мне необходимо, чтобы мной руководили, самой принимать решения мне слишком трудно.
– Думаете, это… это конец? – спрашиваю я. Я не готова. Знала, конечно, что он умрет, но не думала, что так скоро. Я смотрю на миссис Пи в ожидании профессионального суждения, но не знаю, что хотела бы от нее услышать.
– Ну нет, до такого мы еще не дошли, – говорит она тоном старшей медсестры или вожатой скаутов. – Дальше будет видно.
Я сажусь у кровати, но тут же вскакиваю.
– Мой чемодан! Я оставила его на улице.
– Я схожу принесу, – спокойно говорит она. – Вы не считаете, что нужно позвонить Майклу?
Об этом я не подумала.
– Конечно. Который час?
– Половина второго. Может, лучше дождаться утра?
– Нет, я позвоню сейчас. Что ему сказать?
Миссис Пи молча смотрит на меня, но ее мысль ясна: зачем будить брата, когда нечего ему сообщить?
– Нет, позвоню ему утром, – решаю я. – Так будет лучше. Отец проснется, наверное, в лучшем состоянии, и тогда не придется пугать Майкла.
В свете того, что я узнала за эти дни, я не исключаю, что Майклу будет все равно, но дело не в этом. Я не могу взять на себя ответственность и оставить его в неведении, другое дело – подождать до утра. Да и вообще, звонок среди ночи разбудил бы близняшек – только этого не хватало!
Миссис Пи выходит, я слышу, как она спускается по лестнице, открывает и закрывает входную дверь, заносит в прихожую мой чемодан. Я наклоняюсь к отцу и прикасаюсь к его лицу. Его тонкие, как бумага, веки подрагивают. Потом он открывает глаза и улыбается мне нормальной улыбкой, будто знает, кто я. Этот слабый, умирающий человек причинил сильную боль стольким людям, но сейчас, когда я трогаю его впалую щеку, мне трудно найти у себя в душе негодование. Последние несколько дней, когда одно откровение следовало за другим, не могут перечеркнуть целую жизнь, полную любви, ведь он любил и любит меня, пусть по-своему, искаженным способом. Он лгал для того, чтобы меня уберечь, и при всей порочности своих поступков верил, что поступает правильно. У Майкла свой подход ко всему этому, но я не обязана его разделять. Не уверена, что когда-нибудь сумею полностью простить или хотя бы понять отца, но того, прежнего человека больше нет. Старик в постели – кто-то совершенно другой.
Он открывает рот, но не может произнести ни слова, даже требующееся для этого усилие ему не дается.
– Молчи, папа, – прошу я его, – береги силы. Мне хорошо в тишине и покое. – Я сжимаю его руку и надеюсь, что он не видит наворачивающиеся у меня на глаза слезы.
– Умничка, – выговаривает он так тихо, что я едва улавливаю смысл, почти не видя движения его губ. – Умничка.
– Отдыхай, – отвечаю я, и он закрывает глаза.
Я страшно устала. Съежившись, я кладу голову рядом с посиневшей отцовской рукой. Слыша его неровное дыхание, я дышу в одном ритме с ним.
Я просыпаюсь от прикосновения миссис Пи к моей руке. Сначала ничего не соображаю, потом вспоминаю, где я и почему.
– Наверное, я отключилась. Который час?
– Скоро пять, – отвечает она и после совсем короткой паузы продолжает: – Мне очень жаль, Кара, но ваш папа скончался.
До меня не сразу доходит смысл ее слов.
– Он отошел очень мирно, – говорит она. – Во сне.
Я смотрю на отца. В какой-то момент мне кажется в полутьме, что он выглядит как раньше; но, приглядевшись, я убеждаюсь, что он лежит совершенно неподвижно, лицо уже превратилось в маску. Трогаю его щеку, она холодная.
– Но он всего лишь на мгновение закрыл глаза! Он не мог умереть, он был в порядке, даже со мной говорил.
Сказать можно много чего, но лучше молчать. Я хотела рассказать отцу все, что узнала от Урсулы и Майкла, хоть и знала, что он не сможет ответить, даже не поймет. А теперь уже поздно.
– Он не мог умереть, – повторяю я, хотя все вижу.
Миссис Пи берет меня за локоть и пытается увести, я сопротивляюсь, сама не зная зачем. Просто мне кажется, что не годится оставлять отца одного, когда я ему нужна.
– Пойдемте, Кара, – мягко произносит она. – Надо вызвать «Скорую» и врача, чтобы констатировали смерть. А вам пора, наверное, позвонить Майклу.
Майкл. Он ничего не знает. Я даже не предупредила его, что отец при смерти, а теперь уже поздно. Миссис Пи, словно подслушав мои мысли, добавляет:
– Он все равно не успел бы сюда из Лондона, все произошло очень быстро.
– Да, – соглашаюсь я, находя в ее словах хоть какое-то утешение. – Очень быстро. Мы не могли знать, верно?
Я смотрю на нее в надежде, что она подтвердит мои слова и избавит меня от неясного ощущения, которое, боюсь, быстро перерастет в чувство вины.
– Конечно, нет, – соглашается она.
Мы обе знаем, что это ложь, и я хватаюсь за нее, как утопающий за соломинку. Я позволяю миссис Пи увести меня из комнаты. Внизу я беру трубку и звоню брату. По не вполне ясной мне самой причине я звоню ему по стационарному телефону, как будто только он обеспечивает нам настоящую связь. Сидя на нижней ступеньке лестницы, я набираю номер. На звонок почти сразу отвечает Мэриэнн.
– Алло? – Ее голос звучит тревожно, иначе не может быть, учитывая, что сейчас раннее утро.
– Мэриэнн, это Кара. – Достаточно этих трех слов. Она чуть слышно ахает. – Майкл дома?
– Да, ты успела его застать. Сейчас. – Она опускает трубку, я слышу, как
