двери подвала, я тяжело вздыхаю.
— Я должна покончить с этим. И не могу втягивать его еще больше в свой бардак. Я… — мой голос срывается, и я прочищаю горло, — я слишком сильно люблю его, чтобы так с ним поступать.
Он мгновение рассматривает меня.
— Значит, ты собираешься отправиться туда одна? Что, без документов? Кто, по-твоему, позволит тебе сесть на рейс?
Я упрямо вздергиваю подбородок, несмотря на то, что он приводит веские доводы.
— Я разберусь.
Прищурив глаза, он мгновение не отвечает.
— К тебе вернулась память. — Он говорит это не как вопрос, а как наблюдение.
— Да.
— И ты планируешь отправиться в Южную Африку и в одиночку расправиться с Братвой. — И снова просто заявление.
Я медленно киваю, настороженно глядя на него.
— Да.
— Почему? — вызов в его голосе очевиден.
— Почему? — Я раздраженно вскидываю руку. — Потому что они разрушили мою жизнь, а теперь разрушают жизнь человека, которого я люблю!
Мои слова, похоже, не производят на него никакого впечатления, выражение его лица остается спокойным.
— Как они разрушили твою жизнь?
С трудом проглатываю комок растущих эмоций, угрожающий навсегда поселиться там. Двухтонный груз давит мне на грудь, когда я готовлюсь раскрыть то, в чем никогда не признавалась ни одной живой душе.
— Они убили моего отца. Как только я вышла на тех, кто это сделал, как только убила их — не прошло и года, как я получила информацию о человеке, отдавшем приказ о смерти моего отца.
Святой не задает никаких вопросов, и я благодарна ему за это, потому что все льется из меня. От признания вслух облегчение разливается по всем фибрам моего тела.
— Сын, который унаследовал «Болшевскую братву» от своего отца, заказал убийство моего отца.
Мои губы инстинктивно кривятся в усмешке, голос становится едким.
— Он не мог смириться с тем, что мой отец получил освобождение от работы на Михаила Виноградова.
Что-то мелькает в выражении лица Святого, но он внимательно слушает, пока я продолжаю.
— Мой отец был хорошим человеком, он сделал все возможное, чтобы искупить свою вину, работая на Михаила. Он изменил свою жизнь к лучшему.
Я сжимаю губы, когда боль пронзает меня насквозь, и это заставляет меня задуматься, перестанет ли когда-нибудь причинять боль потеря моего отца.
— Он был замечательным отцом.
— Когда он умер?
Что-то, чего я не могу расшифровать, вспыхивает во взгляде Святого.
— Как раз перед тем, как я закончила колледж, — выдавливаю слова из пересохшего горла. — Чуть больше двух лет назад.
— Хм… — это все, что он сказал за мгновение до того, как выпрямиться. Его взгляд задумчивый. — Ну, у меня есть несколько условий, прежде чем ты уедешь.
Когда я шевелю губами, чтобы возразить, он прерывает меня.
— Я должен дать тебе лучший курс по рукопашке. А потом я тебя накормлю. — Его тон не терпит возражений, в его голосе чувствуется окончательность. — Потому что ни один настоящий воин не пойдет в бой с пустым желудком.
Его голос становится стальным, непреклонным и таким ледяным, что у меня по позвоночнику пробегает дрожь.
— Но сначала я хочу знать, почему ты идешь одна.
Я на секунду зажмуриваю глаза, желая, чтобы мои эмоции остались под контролем.
— Потому что не могу остаться в стороне, зная то, что я знаю сейчас, и позволить Лиаму быть в опасности.
Он качает головой в сторону.
— Ты думаешь, он не может за себя постоять?
Я тяжело выдыхаю.
— Дело не в этом. Я просто…
Он терпеливо ждет, как будто у нас есть все время в мире.
Хотя мой голос звучит негромко, в нем чувствуется решимость.
— Если я этого не сделаю, и он умрет, я никогда себе этого не прощу.
Мои слова встречены мучительной тишиной, прежде чем Святой подходит ко мне, и я напрягаюсь, мое дыхание болезненно застревает в горле.
Он протягивает мимо меня руку к ручке двери в подвал, и выражение его лица наполняется решимостью.
— Давай начнем.
Через тридцать с лишним часов я готовлюсь к посадке на небольшой частный самолет, который организовал для меня Святой.
Святой сделал все, как обещал, провел со мной краткий инструктаж по работе с более легкими пистолетами и после этого накормил меня. Затем он вручил мне толстую пачку денег, перевязанную резинкой, ключи от одного из своих автомобилей и указания по поводу небольшого частного воздушного судна.
Теперь, вооруженная несколькими пистолетами и ножами, спрятанными в легком черном жилете, который он мне подарил, я все еще в черной майке и брюках. Святой заставил меня пообещать захватить более прочную обувь, как только я приземлюсь, но не уверена, что хочу больше откладывать это.
Я легко иду к своей смерти. Босиком или в сапогах — разницы нет. Но на этот раз я покончу с этим. Чтобы лишить жизни Сергея и его придурков и не дать им подвергнуть Лиама еще большей опасности.
Навечно и всегда. Именно так долго папа обещал любить меня. Я жалею только о том, что он так и не познакомился с Лиамом, с человеком, который показал мне не любовь мальчика, переодетого в мужчину, а любовь настоящего мужчины.
Он бы понравился папе. Это я знаю с полной уверенностью.
Как только я спускаюсь на летное поле, я напрягаю позвоночник, пытаясь подготовиться к тому, что должно произойти.
Они оставили меня умирать, не ожидая, что я вернусь за ними. Может быть, память и стерлась на короткое время, но теперь она вернулась.
Как и жажда мести.
Глава 65
ЛИАМ
— Хождение взад-вперед, черт возьми, ни к чему хорошему не приведет. Если только тебе не нужна физическая нагрузка… — приподнимает бровь Святой, как будто проверяет, не прибавил ли я в весе. — М-м-м. Трудно сказать.
Отворачиваюсь от него и продолжаю вышагивать. Из меня сочится разочарование, и я запускаю пальцы в волосы, сжимая их и натягивая.
— Не могу поверить, что ты, блядь, позволил ей уйти.
Он испускает долгий, усталый вздох. Наверное, потому, что я говорил это уже не меньше дюжины раз.
У него дома.
По дороге в аэропорт.
Когда мы садились в самолет.
— Как ты мог просто, — я убираю руки с волос, сжимая пальцы в кулаки, — отпустить ее?
Святой барабанит пальцами по подлокотнику.
— Я же говорил тебе, что к ней вернулась память. Она хотела покончить с этим дерьмом и уберечь тебя.
Я смотрю на него так, словно он сошел с ума.
— И ты думал, что я не буду против?
Его глаза устремлены
