отряд народной милиции в поселке Погребы. Бой продолжался более получаса. Погибло семь милиционеров, двенадцать получили ранения. Немецкий гарнизон , охраняющий станцию , не пострадал и помощи не оказывал. 3. 30 февраля, 1942 г. Колонна народной милици и , скрытно, под покровом ночи выдвинувшаяся на Борщово, попала в засаду. Погибли тридцать два бойца, восемь попали в плен. Операция начата по приказу майора Эриха Кляйна . Между приказом на выдвижение и уничтожением колонны прошло два часа пятнадцать минут. 4. 8 марта 1942 г. Нападение на немецких заготовителей около деревни Крупец. По сообщения очевидцев сильная стрельба продолжалась около пяти минут, доносились взрывы гранат. Части народной милиции были подняты по тревоге, но дорога на Крупец оказалась заблокирована немецкой жандармерией. Через полчаса по направлению к Локтю проследовали два грузовика с убитыми и ранеными. В локотскую больницу ни один раненый доставлен не был, всех увезли в Орел, за 182 км. по разбитым дорогам.
М-да, мутные делишки. С другой стороны на войне чего только не случается. Где гарантии, что все эти операции - дело рук одного отряда? А никто этого и не утверждает. Твоя задача выяснить, найти связь. Ну привиделось в этих операциях Каминскому нечто странное. Так у него с башкой нелады, мания преследования, усугубленная манией величия. Ему бы не новую Россию строить, а в клетке студентам показываться. Временной промежуток январь-март, это уже кое-что. Надо Маркова спросить. Ага, так он тебе все и сказал. «За Родину» под подозрением у Каминского, что если Марков стоит во главе отряда-обманки? Весь такой простой, бесхитростный, идеальная маска. Думай, Витя, думай, крути. Придется попотеть. А времени совсем не осталось…
Через час их обогнала колонна грузовиков. Первым за спиной показался приземистый, похожий на черепаху, гусеничный бронетранспортер. Немецкий солдат за пулеметом пристально смотрел на лес через линзы противопылевых очков, готовый в любую секунду залить огнем придорожные заросли. За броневиком, фыркая дымом и рыча моторами, шли восемь крытых грузовиков. За двумя на прицепе полевые орудия. Солдаты в серой форме вывешивались из кузовов и кричали Аньке всякие пошлости, призывно размахивали руками. Лошади испуганно жались к обочине и косились налитыми кровью глазами. Замыкающим шел второй броневик, выпустив на прощание в лицо облако вонючего, мазутного чада. Первые ласточки «Фогельзанга.»
И с каждой минутой ласточек становилось все больше. Перекрестки лесных дорог щетинились земляными дзотами, пулеметами и колючей проволокой. Моторизированные колонны венгерских и немецких солдат шли одна за другой. Раскатами отдаленного грома доносились артиллерийские залпы. На севере поднимались клубы черного дыма. В зените надсадной стрекозой повисла вездесущая «Рама». Дважды над головами прошли звенья «Юнкерсов», роняя смертоносный груз где-то в лесу.
По пути их останавливали для проверки документов, дважды - хмурые полицейские и единожды - немцы. Проблем не возникло. Анна вела себя вежливо, Зотов молчал, но сердечко каждый раз екало. Когда, наконец, свернули с дороги на просеку, не удержался и пошутил:
– Ну что, боец Ерохина, мы теперь на одной стороне?
– Кровати? – выгнула бровь дугой Анька.
– Кровати и вообще. Каминский велел ввести меня в курс твоих дел.
– Похвастаться нечем, – Анька понурилась. – Два месяца отпахала, как проклятая, и без всякого толку. Уже в печенках этот отряд.
– Кто под подозрением?
– Да кто угодно. В том числе Решетов ваш.
– Основания? – совершенно не удивился Зотов.
– Чутье, – заявила Ерохина. – Больно удачливый он командир.
– А Лукин?
– Тоже в списке. Уходит не понятно куда, весь такой секретный, пропадает по нескольку дней, ребята у него злые. Ни в ту, ни в другую группу не взяли меня, вроде как баба на корабле не к добру.
– Ты и обиделась?
– Да мне чего, – Анька сдула выбившуюся из-под платка черную прядь. – У меня приказнайти группу, а я на месте топчусь. Каминский за такое по голове не погладит. Ты мою ситуацию знаешь.
– Мальчишку убьет?
– Запросто, – Анькины губы сжались в струну. – Он, знаешь, какой… знаешь, какой? Ему человека убить, что тебе высморкаться. С виду весь такой культурный и правильный, пока не узнаешь поближе. Сам руки марать не будет, нет. Не для того столько мрази собрал. Народная милиция называется, борьба с партизанами и все такое прочее. Они людей заживо жгут, глаза выкалывают, вспарывают животы. Им что ребенок, что взрослый, разницы нет.
– А ты с ними.
– А ты на моем месте был? – вспыхнула Анна. – Был? Вот и не говори. Каминский с немцами всех под себя подмяли, строят новую жизнь. В той жизни два пути: или с ними или на виселицу. Для тех, кто против вякает, в Локте яма припасена, ставят на краю, и Тонька Макарова с пулемета шьет, только кровавые клочья летят. Сверху землицей закидывают и живых, и мертвых. И заставляют смотреть. А яма глубокая, и на дне землица шевелится. Я в эту яму не хотела и не хочу.
– Наслышан о Тоньке-пулеметчице.
– Наслышан, – насмешливо передразнила Ерохина. – А я ее как тебя видела. С виду баба как баба, ну разве пьяная через день. Морду подкрасит, так симпатичная, в форме черной. Тихонькая такая, вроде безвредная. А за пулемет сядет, звереет. Гляделки дикие, с пеленой, с губ пена летит. Десять, двадцать, полсотни расстрелять, ей разницы нет. Кого укажут, вопросов не задает. Смеется, как сумасшедшая. Перед расстрелом с девок и баб шмотки сдирает, какие понравились. На следующий день в обновках и ходит, солдатикам глазки строит. Так и живем.
– Тоньку чем Каминский держит?
– В смысле?
– Тебя ребенком, а Тоньку?
– Тонька за идею работает. Нравится ей убивать. Видно по зенкам ее бесовским.
– Тебя одну силком привлекли?
– Подозреваешь?
– У меня работа такая, подозревать.
– В бане тоже подозревал? Три раза.
– Ты извини,
