— Вполне, — спокойно ответил Хоар. — Там они будут заняты делом. Ну а командующему наземными силами на Идиллии направлена инструкция эксплуатировать штамповок по максимуму, вплоть до использования в качестве лёгкой пехоты в общевойсковом бою.
— Надёжней их ликвидировать, — недовольно покачала головой Загерликова. — Если начались бунты — эксперимент можно признать провальным, как и все остальные.
— И какие потери мы понесём в процессе ликвидации? — поднял бровь Хоар. — В идеале тактические блоки брони отработают исправно и введут всем штамповкам смертельные инъекции. А если что-то пойдёт не так? Раз этого не сумели сделать корпораты — штамповки покопались в снаряжении и обезопасили себя от подобной команды. Нет, лучше пусть они обломают зубы о войска Союза. Репликанты созданы для убийства и если дать им понятного врага — они разорвут его на части, или сдохнут в процессе. Нас устраивают оба исхода. Заодно посмотрим как штамповки работают в условиях общевойскового боя.
— А что делать с теми, кто выживут?
— Оставшихся утилизируем и закроем эксперимент как неудавшийся, — спокойно сказал Хоар. — Жаль, конечно, прикрывать этот проект — он действительно хорош. Но лучше так, чем дождаться неизбежных бунтов во всех подразделениях репликантов.
Раджастан слушал молча, постукивая трубкой по столу. Когда Хоар замолчал, генерал кашлянул, привлекая внимание.
— Госпожа вице-адмирал, — сказал он.
Саглара вскинула голову, демонстрируя внимание.
— Ставлю задачу, — Раджастан нацелил на неё трубку. — Проложить флоту маршрут в систему Нового Плимута. Постарайтесь сделать так, чтобы выход кораблей с нашим новым оружием на нужную позицию занял минимум времени. Сами знаете — приведение в боевое положение занимает несколько часов, а если враг сможет выбить хоть пару секций — мощность выстрела упадёт и оружие может не произвести нужный эффект на врага.
— Есть, — коротко отозвалась Загерликова.
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура
Рам в окно наблюдал, как троицу избежавших виселицы сволочей подвешивают за руки для порки. Настроение у него было премерзкое — второй раз полковник убеждался в том, что корпораты одним миром мазаны. Прокофьев прикрывал Шеридана, тот — своих ублюдков, а в сумме выходило так, словно это сам Рам потворствует преступникам. Не будешь же опускаться до уровня жалобщика, объясняя рядовым причину столь резкой смены наказания.
Дверь в кабинет распахнулась от пинка ногой и в проёме возник Грэм с двумя термостаканами с кофе.
— А не проще поспать ещё пару часов? — осведомился полковник, наблюдая, как контразведчик почти танцевальным пируэтом уворачивается от робота-уборщика.
Грэм уселся на свой стол и сказал:
— Хочу посмотреть, как этим ублюдкам шкуру спустят. Я распорядился, чтобы им после порки ещё спины солью натёрли и так отправили Шеридану. Пусть сам лечит, раз такой заботливый.
— Я смотрю, ты с утра добрее некуда, — невольно рассмеялся полковник.
— Ноблесс оближ, — подавив зевок, отозвался Грэм.
И вытянул руку со стаканом, словно регулировщик — жезл.
Пока Костас, натужно скрипя мозгами, пытался сопоставить произнесённое контрразведчиком по-французски “положение обязывает” со странной жестикуляцией, на пороге кабинета появилась Ракша. Отвратительно-отдохнувшая и выспавшаяся, с белозубой улыбкой и ведёрком попкорна в руках.
— Что? — поинтересовалась она под взглядами мужчин. — Я все эти дни моталась за развлекающимися уродами, теперь моя очередь развлекаться.
— А два попкорна взять не догадалась? — попенял Грэм, отдавая Дане кофе.
Та протянула ему попкорн:
— Угощайся, я всё равно столько не съем.
— Надо было билеты продавать, — пробурчал Рам и полез в коробку с сигарами.
Облокотившись на подоконник, трое офицеров с интересом смотрели, как назначенный палачом вахмистр-тиаматец проверяет “девятихвостую кошку” — кожаную плеть с девятью “хвостами”, в каждый из которых был вплетён металлический шарик.
— Тоже твоя идея? — поинтересовался Рам у Нэйва, показывая на плётку.
Полковник даже не знал, что в полку есть такой инструмент — до сего дня проштрафившихся без затей лупцевали пулемётным шомполом.
Грэм молча показал на Ракшу.
— Два садиста-режиссёра, — покачал головой Костас. — Закончится война — звиздуйте триллеры снимать. С вашей фантазией народ из зала прямиком в реанимацию будет отправляться, с инфарктами.
— А ты представь что бы они с местными сделали, не подоспей патруль вовремя? — безжалостно поинтересовалась Ракша. — А нам потом на обезображенные тела любоваться, да подавлять бунты аборигенов. Так что пусть боятся, раз ни чести, ни мозгов.
— Да я ж не против… — улыбнулся полковник.
Свистнула плеть. Наказанный задёргался и заорал диким, нечеловеческим голосом. Его товарищи, висящие рядом, с ужасом следили за превращением спины подельника в кровавые лохмотья.
После шестого удара штрафник уже не орал, а после десятого — перестал даже дёргаться. Вахмистр, отложив плеть, проверил пульс у своей жертвы, а затем зачерпнул горсть соли из стоящей рядом банки и втёр в измочаленную спину наказанного.
Завершив, тиаматец помыл руки и перешёл к следующему корпорату.
— Не надо! — взвыл тот.
Без толку. Вахмистр лишь улыбнулся и вновь заработал плетью.
— Разложили парня у мачты и всыпали сорок горячих, — неожиданно процитировал Грэм.
— Это откуда? — полюбопытствовал Костас.
— А, вычитал в книге со старинными песнями, — Нэйв зачерпнул попкорна. — Матросская баллада, ещё докосмической эпохи. Как раз про такое наказание.
И, закинув попкорн в рот, с нескрываемым удовольствием продолжил наблюдать за поркой.
— Ты что, тоже эту книгу читала? — повернулся Рам к приёмной дочери.
— Не, я в фильме видела, — ухмыльнулась та, впрочем больше увлечённая попкорном, чем видом телесного наказания.
Костас уже открыл рот для ответа, как внезапно почувствовал нечто странное. Волну возбуждения, прошедшую по телу, и несшую с собой одновременно знакомое и новое наслаждение. К бурлящему, обжигающему возбуждению примешивалось озорное веселье, отчего хотелось одновременно весело смеяться и застонать от удовольствия.
Судя по ошалевшим глазам Нэйва и Ракши — с ними происходило нечто схожее.
— Что это? — вцепившись в подоконник, выдавил Рам.
Вместо ответа Грэм отлип от подоконника и как-то странно, бочком и враскорячку, кинулся к двери.
— Какая скотина притащила сюда свою бабу?! — распахнув двери, заорал он. — Дежурный! Имя этого засранца!
Сообразив, что причиной столь странных ощущений была идиллийка где-то в пределах действия эмпатии кувыркающаяся в постели с кем-то из своих, Ракша оглушительно расхохоталась.
