Чем больше Цендри слушала Ванайю, тем больше ее начинала беспокоить безопасность Дала. В голову Цендри лезли самые ужасные мысли. Ей казалось, что Дал арестован и находится в городском доме наказаний. Будучи уверена, что Дал замышляет восстание, Цендри боялась, что, если об этом узнает кто-нибудь из женщин, Далу несдобровать.
"Но могло случиться и худшее — Дал мог вступить в сговор с Махалой и примкнуть к ее партии. Тогда окажется, что мы с Далом находимся в противоборствующих лагерях, противостоим друг другу". От этой мысли Цендри обдало холодом. Цендри и Дал были учеными и не имели права вмешиваться в местные конфликты. "Но Дал уже нарушил эту заповедь. Что я должна делать в этом случае? Могу ли я в противовес ему тоже присоединиться к какой-либо группировке?" Сейчас Цендри старалась быть предельно честной. "Но ведь я первая нарушила заповедь ученого, я почти открыто поддерживаю Ванайю из личной привязанности к ней и Миранде. Да нет, я просто хорошо отношусь к ним обеим, а Дал принял это отношение за политическую поддержку. Нет, мне безразлична политика", — успокаивала себя Цендри, но в душе чувствовала, что это не так. Она понимала, что свою совесть не обманешь, все, что она делала для Ванайи, нельзя прикрыть только дружескими чувствами.
Миранды тоже не было за обедом. Лиалла сказала, что она в постели и акушерка постоянно находится рядом с ней.
— Думаю, что она и сегодня не родит. — Лиалла покачала головой. — Хотя все, кто забеременел после последнего праздника, уже родили. Но я не волнуюсь, первый ребенок Миранды тоже появился много позже положенного срока. Есть женщины, у которых дети появляются с большой задержкой.
Обед прошел в полном молчании, женщины сидели полусонные и усталые, разговаривать никому не хотелось. Ванайя, раздраженная тяжелой обстановкой и тишиной, попросила Ру спеть, но тот отказался.
— У меня что-то болит горло, да и лирик не настроен, — пытаясь говорить как можно веселее, ответил он. — Я лучше попытаюсь сегодня написать песню для леди Миранды, ей нравятся мои скромные стихи и музыка.
Наблюдая за ним, Цендри не могла понять, почему его так заботит, как пройдут роды у Миранды. Ей было странно, что Ру, зная, что ребенок не его, так переживает за него. Внезапно она подумала, что Ру, как всякого влюбленного, заботит все, что связано с объектом его любви. Человек эмоциональный, он считает, что его касается все то, что касается и Миранды. Цендри жалела Ру, понимая, как ему тяжело скрывать свои чувства. "Если уж романтическая любовь женщины к мужчине считается здесь извращением, можно только представить, как тут воспринимается любовь мужчины к женщине", — подумала Цендри.
Цендри спала очень плохо. Она часто вставала, подходила к окну, прислушивалась к каждому шагу на лестнице и в доме. Лежа в уголке, она просыпалась от каждого звука, был ли это плач ребенка или чьи-то шаги на первом этаже. Дал не возвращался, и чувство острого беспокойства охватило Цендри. Задолго до рассвета она встала и села к окну, разглядывая Руины. Она вспоминала все время, проведенное на Изиде. "Неужели Дал прав и меня развратило это общество? Да нет, не особенно. Конечно, у меня появилась некоторая враждебность к Далу. Да нет, она была и раньше, только Матриархат обострил ее. Я просто стала говорить о том, о чем раньше молчала". Цендри злилась на то, что, испугавшись зависти Дала, бросила заниматься научной работой и не стала ученой дамой. Она пыталась обвинить в этом Дала, но тут же вспомнила, что он никогда не просил ее сидеть дома. Цендри сама так захотела. "Если бы Дал хотел иметь покорную, забитую жену, он бы женился на женщине с Пионера, в тех боязнь мужа заложена генетически. Однако он предпочел меня.
Я сама поддалась, стала покорной, и он забылся, стал вести себя так же, как и остальные мужчины с Пионера. А я молчала, давила в себе недовольство, и вот оно выплеснулось здесь. Значит, я вела себя нечестно по отношению к нему. Неужели мы потеряли друг друга навсегда?"
Взошло солнце. За дымкой встающего над морем тумана и пеленой облаков оно показалось Цендри похожим на большой, покрасневший от слез, заплаканный глаз. Вскоре пришла Лаурина, она посмотрела на Цендри и поразилась ее усталому, измученному виду.
Цендри рассказала Лаурине об исчезновении Дала.
— Я боюсь, что он по незнанию законов Изиды мог попасть в беду, — говорила Цендри. — Может быть, он где-нибудь в доме наказаний. Лаурина, ты знаешь Махалу и ее сторонниц. Они бывают в вашем колледже? — задала вопрос Цендри и, увидев утвердительный кивок девушки, продолжила: — Ты не могла бы спросить у них про Дала?
— Я сделаю для тебя и больше, но почему это так важно? — ответила Лаурина, и Цендри почувствовала в ее голосе нотки ревности. — Я могу выполнять обязанности ассистента не хуже.
Цендри настолько устала от необходимости всех обманывать, притворяться всезнающей ученой дамой-археологом и выдавать Дала за своего ассистента, что в какую-то долю секунды ей захотелось сказать Лаурине правду. Цендри совсем было решилась это сделать, но осторожность и гордость взяли верх. Своим признанием Цендри уничтожила бы себя. Узнав, что она является всего лишь помощником мужчины, женщины Изиды начали бы презирать ее, и она смолчала.
— Дело в том, — медленно заговорила она, — я не смогу работать эффективно без Дала. Он получил специальную подготовку на Университете.
Презрительная ухмылка скользнула по лицу Лаурины.
— Я понимаю, как тяжело приходится вам, женщинам мужских миров. Хорошо, Цендри, я схожу к Махале. Но почему ты считаешь, что оно там?
— Не так давно от Махалы, так мы поняли по клейму на лбу, приходил мужчина. Он о чем-то говорил с Далом, — призналась Цендри. — Я предупредила Дала, чтобы он не якшался с мужчинами, но, возможно, он недостаточно хорошо понял меня. — Не будучи уверенной в том, что Лаурина способна разобраться в сложностях ее отношений с Далом, Цендри сказала полуправду. Лаурине такое объяснение показалось вполне достаточным, и она тут же отправилась в город.
Целый день Цендри просидела в комнате, а вечером не пошла даже на ужин, отговорившись плохим самочувствием. Чтобы занять себя чем-нибудь, она сначала просмотрела все свои шифрованные записи о Матриархате, а затем начала заносить в тетрадь то, что осталось в ее памяти о празднике посещения берега моря. Цендри назвала свой шаг самодисциплиной. Она не щадила себя, детально описывая все, что с ней произошло, вплоть до своих сексуальных ощущений в объятиях Лаурины. Цендри заставила себя написать, что в этот момент испытывала чувство сильного стыда. Несмотря на привитую наукой убежденность в том, что сексуальные отношения являются всего лишь отпечатком культуры, Цендри чувствовала и понимала, что поступает безнравственно. Со странным удовольствием она записала и о том, что попытка заставить себя отнестись к своему поведению на берегу с холодным беспристрастием ученого принесла ей головную боль и впервые после прилета на Изиду она была вынуждена принять снотворное. Как бы ни хотелось ей услышать известия о Дале, как ни был велик страх перед возможным землетрясением, Цендри предпочла спать и ничего не слышать, чем лежать всю ночь с открытыми глазами, смакуя свою вину, страх и проклиная самодисциплину.
